Трем девушкам кануть
Шрифт:
– Значит, так, – сказал он вечером Нелке. – Я хочу, я настаиваю, я требую, чтобы ты съездила к моей маме. Ты не была в отпуске, мама не приедет, потому что осень. Она командует банками. Мне надоело, что вы до сих пор не знакомы. Не могу же я на тебе жениться, не показав маме. Я сын хороший. Вот и покажись.
– Ты хотя б для смеха намекнул мне, что собираешься на мне жениться, – засмеялась Нелка. – Я считала, ты у меня постоялец.
Но, к счастью, на поездку к маме Нелка согласилась быстро, собиралась тщательно, выспрашивая, какой у мамы вкус, на что Юрай ответил, что понятия не имеет, единственное, что мама не любит, это «наглость
У Юрая не было никакого плана. Он знал, он чувствовал – история сама его настигнет. Станет известна его поездка в доме на взгорке. Не зря ведь этот телефончик на перчатке! Кто захочет, тот узнает, что он крутился в квартире Сулемы и именно он хоронил убиенную неизвестными лицами бабу Шуру. Именно он.
Как это в классике? «Теперь сходитесь».
Позвонил Егор-Егоря, сказал, что Сама Лидия Алексеевна вернулась, приходила к ним в гости.
– Она знает тебя, – сообщил Егор. – Сказала, что тебе палец в рот не клади.
– Вот и не клади, – ответил Юрай. – А вы что, домами дружите?
– В общем, нет. Я даже удивился, я ведь к ней дозванивался насчет трубача, а она говорит – сама приеду. Я думаю, она трубачу квартиру сделает, что надо.
Хотелось, очень хотелось рассказать Егору про Лодю-мужчину и про все, про все, но нет… Сохранней человечество будет, если он, Юрай, помолчит.
– Так что у тебя с нею за дела были, – спросил Егор, – что она тебя так запомнила?
– Да ерунда. Я еще тогда работал в газете. Мы с ней друг друга не поняли. Ты ей сказал, где я живу?
– А я разве знаю? – засмеялся Егор.
«Хорошо, – подумал Юрай. – Хорошо. И слава богу, Нелка у мамы».
Раиса Соломоновна едва носила ноги. Раз за разом она все повторяла историю предательства графини. История обрастала иногда неожиданными, а главное, не существовавшими подробностями, потому что сама рассказчица ведь не видела ничего. Но вот сила искусства вымысла! Юрай вдруг понял, как все произошло. Как он понял когда-то в одночасье преступление Севы Румянцева. Это было наитие, одномоментное понимание чужого замысла, чужой задачи.
Было так…
Но сначала он сходил к старикам, которых приводила Раиса Соломоновна и которые случайно оказались на том самом перекрестке исчезновения. Странное было чувство: он слушал то, что уже знал. Он знал, как вышла из молочного магазина старая графиня и направилась к переходу. Это не важно, что улица пустынна и можно перейти в любом месте, у старой женщины есть понятие о порядке. Она шла мимо булочной, из которой как раз и вышел Степан Петрович с четвертушкой черного. Графиня с отвращением посмотрела на длинную авоську, в которой болтался и чернел кусок хлеба. Она говорила ему сто раз: «Хлеб не носят в авоськах. Вы же касаетесь им людей». «Но хлеб же чистый», – отвечал чертежник. «Вот именно!» Но он не понимал, он думал, что она обвиняет его в пачкании людей хлебом. Другое не приходило ему в голову.
Они сблизились, и Степан Петрович предложил, как джентльмен, взять пакет с молоком, все-таки целый литр, даме негоже носить тяжести. Графиня пакет не дала.
– А Степан Петрович, – сказала свидетельница, – настаивал.
Они стояли и препирались возле перекрестка, где уже давно ждала машина.
Кого она ждала? Ее или его?
Видимо, ее. Со стариком
С тех пор их никто нигде не видел.
Юрай понимал, что по всей логике событий настала очередь Раисы Соломоновны. Пришел ее час. К ней теперь ходил врач, и Юрай каждый раз боялся, что однажды в белом халате придет другой врач. Или дизайнер, фантазирующий арочный проем в коммуналке, принесет старухе сок от щедрот… Да мало ли способов убрать с дороги немощное препятствие? Но пугать Раису Соломоновну Юрай не стал.
В конце концов именно ей могут предложить место во всамделишном доме престарелых, да еще каком-нибудь приличном. Собственно, старухе деваться некуда – коммуналка вся была вздыблена стройработами.
Но Раиса Соломоновна от всех предложений отказалась напрочь.
– Поговори с ней, – позвонила Юраю Сулема. – Блажит старуха. Даже смотреть ничего не хочет. Поезжай к ней, в конце концов, она же на самом деле никому не нужна, а с ней носятся.
Юрай съездил по адресу, оставленному неким господином, который весело отрекомендовался диспетчером. Дом престарелых был реален, стариковские головы торчали в окнах, на лавочках сидел вполне сохранный дедушка и кормил красивую пышную и рыжую кошку. И даже птицы пели.
– Лучше достаньте мне цианистый калий, – сказала Соломоновна. – Если у вас нет терпежу дождаться моей смерти.
– Там хорошо, ей-богу, – уговаривал Юрай. – Я смотрел своими глазами.
– Это тюрьма, – отвечала упрямая женщина. – А я там уже набылась.
Пришла почему-то уверенность, что с Раисой Соломоновной ничего плохого не случится, не посмеют. Дадут старухе дождаться своего часа.
И вообще история, как говорится, отпустила. Шла своя производственная текучка, криминал крепчал, и возникало ощущение, что со всем этим можно жить. С загорающимися троллейбусами, падающими перекрытиями, пьяными наездами, перестрелками, удушенными, утопленными, расчлененными… Всего этого навалом, а живем! Питаемся, покупаем штаны, занимаемся любовью, хохочем, выпиваем… Жизнь – сволочь, она же счастье, оказывается, сильнее беды и порока… Пока не тронет тебя.
На эту тему «Пока не тронет тебя» он сделал большую передачу и поимел большую почту. На эту же передачу откликнулся, явившись живьем, молодой следователь. Сказал, что слушал, сказал, что понял, сказал, что знаком с Леоном, и попросил рассказать все, что он, Юрай, знает о пропавших стариках.
– Тебе с какого места рассказать? – спросил Юрай. – Моя история длинная.
– С момента явления на сцену Лидии Алексеевны Муратовой, моей главной героини.
– Это было еще до стариков, – ответил Юрай. – Мне кажется, я знаю ее вечно.