Тренировочный полет
Шрифт:
Потом он не выходил из номера и не отвечал на звонки. За все эти дни у него побывал только один посетитель, тот самый толстяк. Дэв долго не отвечал на стук в дверь, но наконец открыл и услышал знакомый голос. Мизарец прошаркал в комнату и обессиленно плюхнулся в глубокое кресло.
Слово «толстяк» к нему теперь нисколько не подходило, перед Дэвом сидел трясущийся доходяга с ввалившимися
– Вы что, больны? – спросил молодой человек. – Я могу чем-нибудь помочь?
– Не волнуйтесь, мой мальчик, – вяло отмахнулся гость. – Я вполне здоров. Если на то пошло, здоровее, чем сейчас, я еще никогда не был. А к вам просто зашел попрощаться. Вы-то вроде еще на неделю остаетесь?
– Да, через неделю прибудет корабль, и я обязательно улечу на нем.
Собственные слова почему-то вызвали у Дэва странную тоску. И это вместо закономерной радости по поводу скорейшего возвращения домой!
Отощавший мизарец какое-то время провел у Дэва за разговором о пустяках, потом глянул на часы.
– Мне пора, – сказал он, вставая. – Не хотелось бы опоздать на свидание.
Они обменялись последними рукопожатиями, и худой медленно зашаркал прочь. Дэв не желал думать о нем, поэтому, чтобы отвлечься, заказал еду в номер, хотя для обеда было рановато. Надо бы пожаловаться обслуге на вчерашний пережаренный стейк, ему-то по вкусу, наоборот, недожаренный. Через несколько минут по трубе прибыла пища – надо признать, на этот раз приготовленная гораздо лучше. Когда Дэв ел, его взгляд упал на скопившуюся в углу пыльную груду рационов для спасательных шлюпок; пришлось еще и бороться с угрызениями совести.
– Да не стал бы я есть туземное, – сказал он себе вслух, – если бы в этих концентратах и впрямь содержалось все необходимое для нормальной жизнедеятельности. Слишком многих важных элементов недостает. Вот вернусь домой, буду питаться качественной синтетикой, а до тех пор придется потерпеть. И пищемания тут совершенно ни при чем. Питьефилия тоже, – добавил он, осушив бутылку холодного пива.
И вот наступил последний день из этих шести недель. Шаттл отправлялся в 16:50, и Дэв решил покинуть гостиницу в 14:00, чтобы ни в коем случае не опоздать. Когда он отворил дверь, за порогом стояла Эдель.
– Пришла пожелать счастливого пути, –
– Ты о чем? Я тогда вовсе не рассердился.
Он старался не замечать двух слезинок, что набухали в уголках ее глаз. Хотел пожать ей руку, потянулся… Эдель приняла его кисть, и тут снова включился искрящийся магнетизм ее кожи, бросил их друг к другу. И Дэв обнял девушку, и губы их жарко сомкнулись, тела слились…
И тогда он сделал то, труднее чего никогда в жизни не делал, – отстранил ее. Эдель сразу поникла, она не пыталась удержать Дэва. А тому собственный голос показался незнакомым.
– Эдель, это нехорошо. Ты мне нравишься, даже очень, но в твоем присутствии у меня не бывает ясности ума. А ведь ум – это единственное, что отличает человека от животного. Я должен вернуться на родину. Там моя жизнь, моя работа… Так будет лучше для нас обоих, гораздо лучше, и когда-нибудь ты это поймешь.
Он едва не бегом добрался до лифта. Заплаканное лицо так и стояло перед глазами, и лишь усилием воли Дэв заменил его на спасительное дифференциальное уравнение. Но все равно прекрасные черты проглядывали сквозь цифры и символы, как прутья тюремной решетки.
И словно мало было этой неприятности, он едва не опоздал в аэропорт. На его пути оказалась похоронная процессия, длинная колонна плачущих женщин в черном. Некоторые показались знакомыми – а когда Дэв поравнялся с катафалком, он понял, в чем дело. Этих девиц он видел в обществе мизарца, теперь же тот лежал в пластмассовом гробу. На лице покойника застыла улыбка, и молодой человек со страхом поймал себя на том, что нисколько не удивлен. Причину смерти знакомого он выяснять не стал, а поспешил к поджидающему шаттлу.
Путешествие на Автоматику-17 не баловало интересными событиями. В корабельной библиотеке нашлись свежайшие книги на технические темы, но чтение почему-то быстро утомляло. Однообразные дни неохотно сменяли друг друга, и молодой человек приободрился, лишь когда до прилета остались считаные часы. А становясь на плиту высадки, он с трепетом предвкушал долгожданную встречу с родиной, с друзьями, с любимыми техническими устройствами, – все это, конечно же, вытеснит из сердца непонятную тоску по Сильвейну.
Конец ознакомительного фрагмента.