Третье правило диверсанта
Шрифт:
Я держал его за полу плаща, он перемещался в кромешной тьме, как летучая мышь, не сбавляя шага и ни разу не натолкнувшись на препятствие, и только изредка отдавал мне короткие команды, пригнуться, или заблаговременно приготовиться к повороту. Я послушно следовал указаниям, постепенно утрачивая ощущение движения, казалось, что я муха, попавшая в чернильницу и беспомощно в ней барахтающаяся.
Когда уже совсем потерял ориентацию и перестал понимать, где нахожусь, впереди за широкой спиной Монаха замаячил тусклый
У меня произвольно сложилось впечатление парения, будто бы мы несомые сквозняком неслись к огню как щепки в водовороте или всё те же сбитые с толку мухи, или может какие другие насекомые. Заворожено следя за щёлкой света даже не пытаясь понять, что передо мной, пока не увидел абрис двери.
Она была приоткрыта.
Монах остановился в пяти метрах от узкой горящей щели и три раза в высокой тональности коротко присвистнул, в ответ раздался похожий свист, тогда он подтолкнул меня вперед и ободряюще сказал:
— Смелее егерь не дрейфь. — Что-то похожее я слышал совсем недавно и ничем хорошим для меня это не закончилось.
Осторожно открыв дверь, я вошел в низкую обитую фанерными щитами комнату.
Первое что я увидел это широкий стол, за которым сидел бритый наголо детина, навскидку выше меня как минимум на полголовы и тяжелее килограммов на тридцать, в насмешку целившийся в меня отсоединенным от стоящего рядом, в ближайшем углу, винтореза лазерным прицелом. Вдоль стола по обе стороны во всю длину стояли узкие отсвечивающие серебром лавки.
Я посмотрел на световую метку на груди и спросил:
— Тебе весело?
— Весело. — Ответил он. — Я за тобой полтора часа шёл, пока не дал себя увидеть. Очень смешно!
Я почувствовал себя крайне глупо.
— Андрей десять минут на приём пищи и бегом на крышу. Но, для начала полный отчёт. — В назревающую склоку вмешался Монах, внеся в атмосферу подвала нотку официоза.
Детина моментально отреагировал на его слова. Он выпрямился за столом, картинно расставил по швам руки и круто задрав подбородок чётко по-армейски и в то же время с заметной иронией отрапортовал:
— Монах докладываю: Тринадцать человек с лёгким стрелковым вооружением и одним гранатомётом двигаются в направлении север-северо-запад. Двое оставлены в охранении. Двое отправлены в южный округ, видимо за помощью. Всё. Доклад закончил. Можно мне спокойно перекусить и завалиться спать — пятнадцать часов на ногах! Имей совесть почти полторы вахты!
— Далеко ушли те двое? — Спросил Монах не обращая внимания на поддельное нытье своего напарника.
Вместо ответа Андрей глубоко залез широкой пятернёй за пазуху и, вытащив грубый выпачканный чем-то бурым небольшой холстяной свёрток, со стуком положил его на стол.
Монах небрежно развернул ткань, там оказались два больших правых пальца срезанные с чьих-то рук, он усмехнулся. Андрей
— А-то!
— Хорошая работа, — похвалил Монах. — Быстро ешь и на крышу. Через два часа сменю, тогда просохнешь и поспишь.
Андрей с шумом поднялся из-за стола взял свой винторез и невнятно буркнул, словно отправленный в угол, наказанный за озорство и непослушание малолетний мальчишка:
— Иду уже, только и знаешь гонять. Я на крыше пожру.
— Без разговоров егерь! — Прикрикнул Монах. — И где их оружие?
— В сундуке под замком, где же ещё? «Калаш» укороченный и вот винторез, я его себе оставил, если не возражаешь.
— Извини, только сейчас заметил, голова другим забита. Дуй, давай на крышу, подробности после обговорим.
Я следил за их сценой, молча. Мне казалось, что она разыграна специально для меня. И лучше от этого не становилось.
Андрей взял из-под стола что-то завёрнутое в грязную тряпку (наверное, то была приготовленная заранее снедь) и насупленный вышел за дверь.
Когда его шаги стихли. Монах кивком пригласил меня за стол, а сам вышел в смежную комнату.
Я ждал его достаточно долго, успел намять задницу на неудобной железной лавке. И даже успел соскучиться. Он вернулся с флягой в одной руке и стандартной картонной папкой перетянутой тесёмкой в другой.
Сел напротив меня и молча положил между нами то, что принёс.
— Что это? — Спросил я. То, что содержалось во фляге, понятно было и так, меня больше заинтересовала папка, но Монах по своему обыкновению ушел от ответа, до последнего держа меня в неведении.
— Спирт. — Ответил он. Достал из-под лавки две помятые алюминиевые кружки и молча налил из фляги на два пальца.
— Будем.
— Будем, — присоединился я к тосту.
Мы выпили.
Горло будто пережала чья-то железная рука, на глаза навернулись слёзы. Сделав два тяжёлых вдоха, прижал к носу рукав и попытался продышаться сквозь него. Совладав с собой, сказал:
— Хорош зараза!
Монах молча пододвинул ко мне папку.
Я смотрел не неё в нерешительности.
— Открой, — потребовал он.
— Стоит?
— Сам думай.
Старая, порядком затёртая местами заляпанная чем-то жирным обычная канцелярская папка, казалась пустой.
Мне совершенно не хотелось к ней прикасаться и не только из чувства брезгливости, которое она вызывала своим неприглядным видом. Но ещё и потому что после того как я узнаю что в ней, уже не смогу больше ссылаться на собственную неосведомлённость и тогда придётся брать ответственность за свои поступки.
Готов ли я был смотреть на мир широко открытыми глазами, или продолжать подглядывать в замочную скважину? Вопрос, на который никто и никогда не даст прямого ответа.