Третье пришествие. Звери Земли
Шрифт:
На мои изумленные вопросы она пренебрежительно махнула рукой.
– Не бери в голову… Так надо. Никто меня не разжаловал. Конспирация.
Ну да, ну да… конспирация… У жаб вонючие секреты и тайны плодятся сами собой. Размножаются делением, как амебы.
Неразжалованная спросила прежним заинтересованным тоном:
– А другие посетители бывают? Наши, из Вивария?
– Ты вскарабкалась на балкон и разбудила меня, чтобы устроить допрос? – парировал я, устав от непонятного разговора. – Говори, что хочешь сказать, хватит ходить кругами.
– Скажу. Чуть позже и не здесь.
– Из палаты?
– Из госпиталя. Петенька, все очень серьезно. Вопрос жизни и смерти. Ты знаешь, я никогда не шутила такими вещами. И сейчас не шучу.
Не шутит, понял я. Надо идти. Сколько бы лишних инъекций ни вкатили потом за нарушение больничного режима – надо.
– Надеюсь, ты подогнала машину к самому входу? – спросил я. – Не очень хочется рассекать по улице в пижаме.
– Все продумано. – Она распахнула свой рюкзак, начала извлекать новенькую, в упаковках, одежду. – Переодевайся, размер вроде твой.
– Может, выйдешь?
– Никак нельзя… Потом объясню, сейчас поверь уж на слово. Не стесняйся, я в первую очередь врач…
«Кто-кто, простите, здесь стесняется? Питер Пэн? И чего стесняется – своего атлетичного накачанного тела?! Да я за твою семью переживаю – насмотришься и отлучишь от ложа супруга-задохлика…» – с такими мыслями я начал стягивать пижаму. Невзначай сделал неудачное движение, поморщился.
– Что с тобой? – мгновенно насторожилась Авдотья, заметив мою мимику.
– Что-то с плечевыми суставами… И коленные тоже не в лучшей форме.
– Странно… Ну-ка, что они тебе кололи?.. – пробормотала Авдотья, изучая карандашные записи на табличке. – Садисты… Ничего, сейчас все исправим, станешь как малосольный огурчик. Ложитесь на живот, больной!
Она достала из рюкзака плоский кожаный футляр с металлической монограммой в углу.
– А в руку нельзя? – тоскливо спросил я, некстати как раз стянувший пижамные штаны.
– Нельзя, – безжалостно отрезала Авдотья, выбирая нужный шприц-тюбик из хранящихся в футляре.
«Все доктора садисты… – подумал я. – Хоть с ними виски двадцатилетней выдержки пей, хоть спирт глуши медицинский – все равно садисты…»
…Садистка она была или нет, но с глазомером госпожа подполковник явно не дружила. Покупая мне все на глазок, дала маху. Джинсы пришлись впору, но рубашка с трудом застегнулась на моей могучей груди, ветровка же – не иначе как прикупленная в сети «Три толстяка» – напротив, болталась как на вешалке, и рукава ее пришлось подвернуть. Но все же лучше, чем в пижаме.
С обувью дело обстояло еще печальнее. Размер вроде и подходил, но у меня очень высокий подъем стопы, и натянуть летние туфли ни в какую не получалось. Пришлось испортить, распоров сверху кожу почти до носка. Кое-как натянулись.
– Готов к труду и обороне, – сказал я, шагнув к выходу.
– Не в дверь, – остановила меня Авдотья. – Уйдем через балкон.
– А что с дверью-то не так?
– Ты не пробовал сегодня выглянуть в коридор? Или вчера?
– Да как-то незачем было… Душ и сортир у меня свои.
– Тебя без особого шума взяли под домашний арест. Вернее, под больничный. Если не брать в расчет штатную
Камера для Питера Пэна не проблема… Но для рукопашной сразу с тремя я немного не в форме. И даже с одним противником исход спарринга будет под вопросом. Пришлось согласиться.
– Ладно, балкон так балкон. У тебя парашют? Или дельтаплан? – поинтересовался я, посмотрев вниз; вид с седьмого этажа открывался замечательный.
– Нет, у меня одногруппник по МОЛМИ работает здесь начмедом.
– На нем и полетим, как на Карлсоне?
– Смешно… Летать не надо. Перейдем по балкону в соседнюю палату, пустую, там наденем халаты. Через… – Авдотья взглянула на часы – …семь минут в коридоре включат бактерицидки, плановая дезинфекция. Друзья в штатском отступят в ординаторскую, оттуда твоя дверь еще видна, а соседняя уже нет, я проверила. Останется только камера, но ты, надеюсь, с ней разберешься? Только так, чтобы не сгорела, – это сразу врубит общую тревогу, они хорошо понимают, кого сторожат.
– Говно вопрос, – успокоил я. С Авдотьей можно не слишком стесняться в выражениях, она сама может словцо и покрепче употребить.
– Потом выйдем – и спокойненько, не суетясь, к боковому выходу, пожарному, ключ от него у меня. На улице халаты снимем, а ты натянешь вот эту кепку, козырьком лицо прикроешь на всякий случай. Вопросы имеются?
У меня имелись вопросы. У меня, черт возьми, имелось множество вопросов. Но я подозревал, что ответы Авдотьи не принесут ясности, лишь породят новые вопросы, и решил повременить. Больно уж резкий кульбит произошел: переутомился человек на своей собачьей работе, лежит в больничке, здоровье поправляет, все тихо и мирно, солнышко светит, птички за окном щебечут, – крибле-крабле-бумц! – и ты уже персонаж дурного шпионского боевика…
Я не стал ничего спрашивать. Перелез вслед за госпожой подполковницей через ограждение балкона, думая: «И почему я вопреки родительским советам не пошел учиться на адвоката? Отец был бы счастлив…»
Кадры мало отличались сюжетом… Лишь поза центрального персонажа чуть менялась, но лицом к снимавшему он так и не повернулся.
На снимках какой-то невысокий, но весьма плечистый человек стоял на коленях рядом с окровавленным телом, небольшим, словно бы детским, но в Зоне дети выживают так редко, что скорее всего в луже своей крови лежал мутант субтильного сложения.
– Ты уверена, что персонаж этого комикса именно Питер Пэн, а? – спросил я, просмотрев все шесть снимков. – Форма не наша, не та, что в Виварии носят. Нашивок тоже не видно. Фигура похожа, но мало ли людей с такими фигурами? Даже волос не видно, спрятаны под шлемом…
Я говорил первое, что приходило в голову, потому что раздумывал вовсе не над фотографиями, а над тем, что делать с Авдотьей…
Она ведь не соврала там, в госпитале: дело и впрямь крайне серьезное. Пока еще не вопрос жизни и смерти, хотя кто знает, до чего дойдет.