Третье пророчество
Шрифт:
– Чего надо? – спросил мужик.
– Я Люсю ищу... – неуверенно объяснил Воронцов.
– Какую Люсю? – прищурился мужик.
– Волкову.
Воронцову показалось, что мужик слегка вздрогнул.
– И давно ищешь?
– Да неделю где-то...
– Поздно ты спохватился, придурок, – с нехорошей насмешкой сказал мужик и сделал шаг вперед.
– Ладно, стой! – неожиданно резко сказал ему Воронцов. – Похоже, меня одна сволочь разыграла. Это не я ее ищу, я ее никогда не видел.
– Большая сволочь тебя разыграла. Умерла наша Люська.
– Как то есть умерла?
Откуда же здесь могли узнать? Агентство Линдермана исключается – Воронцов успел это проверить, агентство по тутаевскому адресу
– Ты скажи-ка мне лучше, кто это тебя надоумил сюда прийти? – уже спокойнее спросил мужик.
– Ну, знакомый один. Наверное, он и не знал ничего...
– Ага, не знал, – мрачно кивнул мужик. – Люська наша умерла десять лет назад, а он не знал, да? Ты мне скажи только, как эту суку зовут...
На всякий случай Воронцов все-таки сходил на местное кладбище и нашел могилу. «Людмила Волкова, – было написано на деревянной дощечке с покосившимся крестом. – 1980 – 1996». Портрета на могиле не оказалось. Портрет ему показали до этого в доме на улице Коммунаров. Ничего общего у него с московской Люсей Волковой, конечно, не было.
Как такие дела называются в милиции? «Глухарь» – в смысле глухо, то есть ни следов, ни зацепок, ни намеков. В странной сыскной карьере Александра Воронцова, а еще вернее сказать – в его параллельной жизни, о которой не было ничего известно никому из посторонних, «глухарей» до сих пор еще не было.
Может быть, так все бы и закончилось на этой мертвой точке, так бы ничего и не сдвинулось с места, если бы не чистая случайность. Если бы загадочные приключения не продолжали преследовать несчастного директора модельного агентства, жуликоватого светского сводника Женю Линдермана.
13
Женя Линдерман тосковал в Каннах. Его не радовали ни Лазурный берег, ни ласковое Средиземное море, ни уютные открытые кафешки на набережной.
Во-первых, срабатывало проклятие полковника. Прав полкан. Деловая репутация Жени Линдермана дала глубокую трещину – его начали сторониться. Пока с ним еще продолжали здороваться, но приветствия эти были холодны как лед. Причем при каждой встрече с давними знакомыми, которые теперь лишь слегка кивали ему, отчетливо слышалось: «Я здороваюсь с тобой, Линдерман, только потому, что я хорошо воспитан. Не более того».
В Каннах происходила грандиозная тусовка под названием «Русский фестиваль», на который съезжались все нужные Линдерману клиенты – массивные фигуры из министерств и ведомств родного Отечества, начинающие магнаты и состоявшиеся олигархи, которые мерились здесь стоимостью своих яхт, а также всякая сопутствующая шушера в виде творческой интеллигенции с именами. Именно здесь с особым русским размахом отмечались нужные дни рождения, юбилеи и помолвки. Здесь завязывались знакомства и контакты, здесь на новичках ставили штамп, подтверждающий их принадлежность к высшему обществу. И именно сюда каждую осень стремились душа и тело Линдермана. Только на этот раз его треснутая репутация прибежала на Лазурный берег на своих кривых, но быстрых ножках раньше, чем сам Линдерман.
Вторая причина его глубокой тоски заключалась в том, что он страшно не хотел возвращаться в Москву. Какая-то шакалья интуиция подсказывала ему, что ничего хорошего на родине на этот раз его не ждет. Вообще к родине Линдерман испытывал смешанные чувства. Иногда она пугала его обилием правоохранительных органов и тем вниманием, которое они время от времени проявляли к нему и его бизнесу. Что и говорить, иногда она казалась ему недостаточно приветливой. Но по большому
Но на этот раз, как он ни старался, Линдерман так и не смог уловить в себе никакой, даже самой слабенькой, тоски по родине. Родина его теперь пугала. Там его ждал подозрительно вежливый полковник, одетый в явно чужую милицейскую форму. Там его ждали неприятности. И главное, все теперь там стало очень непонятно и зыбко. И ведь не было никакого даже намека, который бы помог разгадать тайну свалившихся на него несчастий, догадаться, что за злодей стоял за ними.
Попытка провести расследование в Москве собственными силами не удалась. Главный охранник Линдермана Соловьев, велевший называть себя начальником службы безопасности, получив задаток за проведение расследования, надолго скрылся с горизонта. Он появился перед Линдерманом спустя только неделю – крайне довольный собой и одновременно очень таинственный.
– Во гад, нашел время пить! – попрекнул его Линдерман, глядя в опухшие от пьянства маленькие глазки Соловьева.
– Все это время я работал, Евгений... Давидович? – гордо ответил ему Соловьев, стараясь как можно четче выговаривать слова.
– Аронович. И что, есть результат? – подавляя бешенство, очень тихо спросил Линдерман.
Соловьев с видом фокусника выложил перед хозяином тощую серую папку, открыв которую Женя обнаружил листок бумаги с непонятными рисунками. Издали картина напоминала произведение сумасшедшего авангардиста. Приглядевшись повнимательнее, на листке можно было обнаружить множество квадратиков и кружочков, соединенных между собой стрелочками. В квадратиках и кружочках были поставлены чьи-то фамилии, а иногда просто буквы неведомых сокращений.
– Что это? – упавшим голосом спросил Женя.
– Как что? – самодовольно откликнулся Соловьев. – Аналитика, Евгений Давидович.
Некоторое время Линдерман ползал растерянным взглядом по бумажке, пытаясь уловить хоть какую-нибудь логику в стрелочках и кружочках, но быстро понял, что это занятие было совершенно безнадежным.
– Мы проанализировали все ваши связи, – наглым голосом заявил Соловьев, при этом слово проанализировали ему далось с особым трудом.
– Прямо все-все проанализировали? – тихо уточнил Линдерман, на что Соловьев охотно кивнул, не почуяв опасности в голосе шефа.
– ...Выявили скрытых и очевидных недоброжелателей... Вот они тут помечены крестиками, – ткнул Соловьев пальцем в свой причудливый чертеж.
Линдерман с интересом глянул на бумажку. Крестиками оказались помечены практически все его знакомые, обозначенные кружочками и квадратиками. Надо сказать, это расстроило его больше всего, потому что, наверное, было правдой.
– И что теперь? – поинтересовался Линдерман уже почти ласково.
– Теперь это... – слегка замялся Соловьев, пытаясь скрыть отрыжку. – Теперь бы надо профинансировать следующий этап.