Третий берег Стикса (трилогия)
Шрифт:
— Колись, Франчик, бабок набил, банкуешь?
— Чё за заходы с севера? — попрекнул его Франчик. — Не звони, не все свои. Вздёрнули на хавалку. Баклана взял?
— Не! — Матвей ухмыльнулся, мельком глянув на Волкова. — Сладкого пасу, не свети.
— Падай на хвост, если чё.
— Э! Франчик! — подал голос тот, кто назвал Матвея Джокером. — Чё ты его блатуешь?
— Воха, — слегка повернув голову, сказал ему Матвей, — говорят, ты шоха?
«Смеются, — отметил Волков. — Все, кроме Вохи, даже кабатчик. Над чем смеются?
— Хорош порожняк гонять, я жрать хочу, — заявил вдруг Матвей, сделал непонятный знак рукой Франчику и двинулся по проходу дальше. Никто из сидящих за столом так и не сказал Волкову ни слова, как будто не было его. Пожав плечами, Саша побрёл следом за нетерпеливым сатиром. Хотелось сесть поближе к печке, чтобы одежда быстрее высохла, но Матвей почему-то выбрал стол у окна и устроился так, чтоб видно было дорогу. Волков, интересовавшийся людьми больше, чем пейзажем — дорога, лужи, блестящая медвежья спина, дождь, — сел против него.
— Паола! — крикнул кабатчик, когда увидел, что гости выбрали место.
— Па-о-ла! — заорал Матвей, похлопывая ладонью по столу.
— Паола! — добавил свой голос к хору Франчик. — Ещё пару светлого!
«Паола? — удивился Саша. — Что за имена у них здесь? Клипса, Хряк. Эти ещё: Франчик и Паола. Того, который в луже валялся, эти называют Чакки. А Матвея кто Лёвиком зовёт, а кто Джокером. Надо бы разобраться с этим, консоль включить и порыться в словаре. Но сейчас неудобно. Заметят. И спрятаться негде».
— Пашка! — раздражённо повторил призыв кабатчик по прозвищу Хряк. — Заснула?!
«Пашка, а не Паола. Уже кое-что. А Джокер… Что-то было такое: покер-джокер. Да! Карта в колоде для игры в покер, заменяющая любую другую. Карта-лицедей. Читал где-то. У Фитцджеральда? У Хемингуэя?»
— Пашка! — ревел кабатчик. — Клиенты ждут!
Скрипнула дверь (та маленькая, возле стойки), взгляды семерых мужчин скрестились на женской фигуре, ступившей в полумрак зала: «Скользит плавно, Паолина-пава», — подумал Волков, наблюдая, как мимо него проплывает, колыхаясь подобно лёгкому облачку, крупная женщина. Полногрудая, белорукая, в легкомысленном клетчатом платьице, в переднике белом (с завязками), несёт две огромные кружки с янтарной жидкостью и шапками пены. Мимо.
— Па-о-ла… — капризно проныл Матвей, попытался ухватить то, что считал своим по праву, но цели не достиг — рука поймала воздух.
— Сейчас-сейчас, Лёвик! — игриво пропела женщина, скрещённых на ней мужских взглядов будто не замечая. Привела обе кружки в гавань, сгрузила на стол невредимыми, а руку, протянутую крючком к белому переднику, наградила звучным шлепком. За столом довольно заржали; Франчик, потирая руку, беззлобно пропыхтел: «Бесовка».
— Хряк, это что ж
— Чего скандалите, уважаемый? — негромко спросила Паола, останавливаясь на почтительном расстоянии от сатира (руки её — в кармашках передника, вид — неприступный). — Вы желаете заказать сливы?
Матвей, внимательно изучая кружевную оторочку лифа официантки, звучно сглотнул, потом проговорил тоном записного скандалиста:
— Что вы шепчете, девушка? Не слышу. Подойдите-ка ближе.
— Вы слив желаете? — повторила Паола ещё тише. Подошла к Матвею вплотную, наклонила голову набок, но рук из кармашков не вынула.
Сатир помолчал некоторое время, глядя на Паолу снизу вверх, потом зарычал: «Я желаю дынь!» — руки его высунулись в проход с проворством электромеханических манипуляторов и ухватили желаемое. Паола взвизгнула. Сатир довольно урчал, щекой прижимаясь к переднику, ладонями округло шарил, не отпускал. «Пожалуй, даже не дыни, — подумал машинально Волков. — Нечто большее. Но она, кажется, ничего не имеет против».
За дальним столиком ржали все, кроме Франчика. Нашлись и другие недовольные зрители.
— Ты чё, Лёва, делаешь? — брюзжал из-за стойки Хряк. — Ты жрать сюда пришёл или обжиматься? Пашка, твою мать, коза драная! Заказ у клиента прими!
— А я чё делаю? — возмутилась Паола и легонько оттолкнула голову, которую с полминуты ласкала украдкой, в кудрях путаясь пальцами. Шепнула Матвею: «После, дурачок», — и добавила громко:
— Так слив, значит, вы не желаете. Чего же тогда?
— Как обычно, — просипел, отдуваясь, возбуждённый сатир.
— А приятелю вашему?
— А, ну да! — припомнил Матвей. — И ему того же самого.
«Надеюсь, заказ относится только к еде, — заметил про себя Александр, провожая глазами официантку. — Ни слив, ни дынь, ни арбузов что-то не хочется». Матвей, которому хотелось и того, и другого, и третьего, возможно, и чего-нибудь ещё на десерт, вслед Паоле глядел, причмокивая. Приятные предвкушения зажгли на лице его улыбку чрезвычайной широты и теплоты, глазки засалились. «Нужно пользоваться случаем, — решился предприимчивый эмиссар. — Кажется, он не соображает сейчас ничего. Разговорить? Попробуем».
— Матвей, — обратился он к мечтательному сатиру. — А почему тебя зовут здесь Лёвой, а кое-кто ещё и Джокером? И кто они вообще?
— Изгои, как и я, — ответил Матвей негромко, едва заметно повернув голову к людоедскому столику. В тоне его Саша почудилось пренебрежение. — Но они — гопники тупые, а я — Джокер.
— Гопники? Изгои? Кто это? И о чём ты с Франчиком…
— Да ты не слушай, что мы там с ним друг другу, — оборвал его сатир. Улыбка сползла с его лица, он заговорил тихо, но внятно, перегнувшись через стол к подставленному Сашиному уху. — Меня слушай.