Третий вариант

Абдуллаев Чингиз Акифович

Я вспоминаю своего сына и отворачиваюсь, ничего ей не ответив. А она смотрит на меня смышлеными глазками и вдруг берет за палец правой руки и начинает тянуть.

– Может, ты мне мороженое купишь? – спрашивает она. Я гляжу на ее маму, уже собираясь сказать какую-нибудь гадость, даже открываю рот. Потом закрываю его и неожиданно обнаруживаю, что спрашиваю против своей воли:

– А какое мороженое ты хочешь?

Надежда улыбается, а я, чувствуя себя отцом семейства, беру ее дочку за руку, и мы идем покупать мороженое. Так начинается мое знакомство

с Сашей. Я даже не знал, что у немок бывают такие имена – Надежда и Александра, хотя какие они, к черту, немки. Все время жили в России, а считались немцами. По-моему, вообще нужно было давно отменить все национальности, как в Америке. Есть американец – и все. Американец китайского происхождения, немецкого, русского, но – американец. А у нас вместо того, чтобы говорить «советский человек», стали разбивать всех по национальностям, всем академии открывать и выращивать национальные кадры. Вот и вырастили на свою голову. Они, эти кадры, ничего не смогли сделать, фигуры-то были дутые. Когда многие это поняли, тут весь галдеж и поднялся. Графоманы и неудачники полезли на политическую арену. Чем это кончилось, вы сами помните.

– У вас есть какие-нибудь планы? – спрашивает Надежда, когда мы усаживаемся за столиком в кафе на берегу Сены.

– У меня только один план, – признаюсь я, – но он исключает участие в нем вашей дочки.

Она смотрит на меня сердито.

– Чем она вам мешает?

– Она уже выздоровела? – саркастически спрашиваю я.

– Моя сестра уезжала, и поэтому я вынуждена была забрать Сашу из Дрездена, – объясняет Надя. – Что мне было делать? Оставить девочку одну в Германии? Так она ведь почти не говорит по-немецки.

– И вы решили включить ее в состав нашей группы?

Она укоризненно качает головой:

– Ну зачем вы так?

Не могу я спорить с женщинами. Особенно когда на меня смотрят такими глазами – чистыми и доверчивыми.

– Хорошо, – соглашаюсь я, – пусть остается. Все равно мы сегодня вечером уезжаем. Она поедет с нами на поезде.

– Как, опять на поезде? – огорчается Надежда. – А мы только что сошли с поезда. Я боялась, что не успеем к Лувру.

– А вы хотите устроить обзорную экскурсию по городу? – Я уже начинаю нервничать.

– Нет, – улыбается она, – просто я думала…

– Едем на вокзал, – прерываю я, – и перестаньте спорить. У нас конкретное задание.

И в этот момент девочка вдруг объявляет:

– Я хочу в туалет.

Ее мать прыскает от смеха, а мне приходится еще минут десять ждать, пока они вернутся и мать наденет на нее куртку.

Через некоторое время мы уже сидим в поезде, отправляющемся в Бордо. В вагоне первого класса. Я рассказываю Надежде все, что узнал о Лабуэре и Бордо.

– Это может быть совпадение, – замечает она.

Ну как с ней после этого разговаривать!

– Таких совпадений не бывает, – отрезаю я и выхожу в коридор.

Через некоторое время она выходит следом.

– Как девочка? – снова против своей воли спрашиваю я.

– Она спит, – отвечает Надежда, глядя в ночную темноту, проносящуюся мимо.

Долго смотрит. А потом вдруг спрашивает: – Мне говорили, что вы убийца. Наемный убийца, киллер. Это правда?

Я тоже смотрю в ночную темноту.

– Да, вам говорили правильно.

– Вы убьете человека, которого мы ищем?

– Думаю, нет, – отвечаю я, помедлив. – Он слишком богат, чтобы его убивать. Я просто сдам его моим заказчикам.

– А что сделают они?

– Это не мое дело. Вам не кажется, что вы задаете слишком много вопросов?

– Они его убьют? – Она словно не слышит меня.

– Нужно было задавать вопросы перед тем, как вы согласились на эту поездку, – резонно замечаю я, по-прежнему не глядя на нее. Ростом она мне до плеча, не больше.

– Мне нужна была работа. Они предложили, и я согласилась. Я не знала, что они бандиты.

– Это не бандиты, – я непроизвольно морщусь. – Неужели вы до сих пор ничего не поняли?

– Да, действительно. Мне тоже иногда кажется странным, что они имели такую информацию обо мне, знали обо всем, даже о моей прежней работе.

– А какая прежняя работа?

– Я была секретарем у одного босса. Он считал, что секретарша должна обязательно ублажать шефа, включая и его сексуальные домогательства. А я так не считала. Вот мы и расстались.

Я наконец поворачиваюсь к ней. Почему я раньше не замечал, какой у нее профиль? И красивое лицо, хотя носик несколько вздернут.

– Ему не повезло, – говорю я почти искренне.

– Спасибо, – улыбается она, – я думала, вы скажете, что не повезло мне. Помню, как вы смотрели на меня в первые дни. Как на жабу. У вас в глазах было нескрываемое отвращение.

– Это относилось не к вашей внешности, а к вашему участию в моей работе.

– Вы всегда работаете один?

– Всегда.

– У вас есть семья? – вдруг спрашивает она.

Я молчу.

– Извините, я задала бестактный вопрос, – торопливо говорит Надежда.

– Нет, – возражаю я, – не бестактный. У меня была семья.

– Была?

– Мы с женой развелись. Вернее, официально не развелись, но я ушел из дома. Там у меня остался сын. Мальчик, примерно такого возраста, как ваша дочь.

– Почему вы развелись?

Вместо ответа я поднимаю свою левую руку.

– Ей не нравилось мое украшение. Считала, что в этом виноват только я.

– Была катастрофа?

– Афганистан…

Мы снова смотрим в ночную темноту.

– Как вы думаете, мы его найдем? – спрашивает Надежда.

– Не знаю, я не гадалка.

– А что вы будете делать потом? – Найду какое-нибудь занятие.

– Опять убивать людей?

Со мной никто так не разговаривал.

– Я не убивал людей, – отвечаю, сдерживаясь, – не принимал такие заказы. Я убивал только подонков, подлецов, главарей мафии.

– «Принимали заказы», – повторяет она, – как на котлеты. И много заказов у вас было?

– Много.

– Наверное, вы были хорошим киллером.

Как им всем нравится это слово. Какое-то даже внешне благородное. Никто не говорит просто – «убийца».