Третий возраст. Принять и наслаждаться

Плоткин Феликс

Проблемой, требующей исследования, является определение соотношения календарного возраста с возрастом биологическим и субъективным. Абстрагируясь от периодов депрессии (пониженной жизненной динамики), можно утверждать, что большинство людей чувствуют себя значительно моложе относительно своего календарного возраста. Субъективный возраст является важным компонентом автопортрета человека (self-concept). Образ самого себя формируется окончательно в старшем юношеском возрасте. Разумеется, позднее он изменяется в зависимости от колебаний настроения и различных жизненных обстоятельств (поражений, успехов и т. п.), но основа его остается неизменной. Субъективное чувство собственного возраста довольно туманно, однако можно рискнуть высказать взгляд, что какое-то первичное чувство собственного возраста задерживается на периоде окончательного формирования собственного автопортрета, т. е. на старшем юношеском возрасте. Разумеется, по мере возрастания календарного возраста все чаще

чувствуется несоответствие между субъективным возрастом, закрепленным в период окончательного формирования собственного образа, и возрастом действительным [171, с. 160–161]. «Никто не ощущает, как уходит молодость, – утверждал Сенека-мл., – но всякий чувствует, когда она уже ушла» [146, с. 124].

«Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой остается молодым», – заметил Оскар Уайльд [381, с. 197]. «Эту подчеркнуто парадоксальную мысль можно расшифровать и так: увы, и старея, человек не может с легкостью проститься с потребностями и мотивами молодости; так же жаждет любви, впечатлений, кипучей активности и многого другого, чему, согласно обычным представлениям о старости, уже “не время”. Мотив возвращения молодости – центральный в романе О. Уайльда “Портрет Дориана Грея” – движет сюжет и многих реальных судеб людей» [374, с. 16–17].

«Ибо юность, – считает Анатолий Найман, – и есть одаренность, талант, уникальная награда жизни, сколько бы чего впоследствии ни говорили о ней как о помрачении ума, лихорадке, как о чем-то даже “жалком”, какие бы почести ни воздавать самым очевидным преимуществам старости» [254, с. 77] [7] . «Внутри каждого старика, – по мнению Германа Гессе, – живет молодой человек, который никак не может понять, а что, собственно, произошло» [102].

Французский романист Андре Мальро нарисовал образ сельского священника, исповедующего жителей в течение многих десятилетий и обобщившего все то, что он познал о человеческой природе, следующим образом: «Прежде всего, люди куда более несчастны, чем принято думать <…> и взрослых людей на свете просто не существует» (цит. по: [475, с. 27]).

7

Анатолий Генрихович Найман (род. 23 апреля 1936 г.) – русский поэт, переводчик, эссеист, прозаик, мемуарист.

«Я продолжаю воспринимать себя юношей, почти мальчиком, даже в зеркале, за чертами своего постаревшего лица, я вижу лицо юноши, – признается Н.А. Бердяев [8] . – Это мой вечный возраст. Я остаюсь мечтателем, каким был в юности, и врагом действительности. Во мне нет старческой мудрости, и от ее недостатка я страдаю. Во мне, часто больном и физически ослабевшем, остается слишком большая впечатлительность и страстность. Я остаюсь в своем вечном возрасте юности. Старости духа нет, в духе есть вечная юность. Есть лишь старость тела и той части души, которая связана с телом. Есть старческие чудачества. Есть раздражительность в отношении к действительности. Но мысль еще более обостряется. Все обновляется для мысли. Очень увеличивается возможность сравнений, сравнений не только впечатлений от людей и событий, но и впечатлений от книг. По-прежнему я думаю, что самое главное – достигнуть состояния подъема и экстаза, выводящего за пределы обыденности, экстаза мысли, экстаза чувства. Моя всегдашняя цель не гармония и порядок, а подъем и экстаз. Мир не есть мысль, как думают философы, посвятившие свою жизнь мысли. Мир есть, прежде всего и больше всего, – страсть и диалектика страсти. Страсть сменяется охлаждением. Обыденная действительность и есть это охлаждение, когда начинают господствовать интересы и борьба за существование. Ошибочно противополагать страсти – мысль, мысль есть тоже страсть. Мысль Ницше или Достоевского так волнует потому, что это страсть. И Христос хотел низвести огонь с неба. Но страсть сопрягается с тоской. Тоска вызывается не только смертью, которая ставит нас перед вечностью, но и жизнью, которая ставит нас перед временем» [35, с. 578].

8

Противоположную ситуацию описал Г. X. Андерсен. В сказке «Снежная королева» злой тролль «смастерил такое зеркало, в котором <…> все негодное и безобразное выступало все ярче, казалось еще хуже». Когда же зеркало разбилось вдребезги, его осколки размером не больше песчинки, случалось, попадали людям в глаза и так там и оставались. «Человек с таким осколком в глазу начинал <…> замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны» [9, с. 295–296].

Наиболее известная классификация возрастов принадлежит выдающемуся американскому психологу, психоаналитику Э. Эриксону. В его книге «Детство и общество» (1963) представлена модель восьми возрастов человека. По мнению Э. Эриксона, все люди в своем развитии проходят

через восемь кризисов, или конфликтов. Психосоциальная адаптация, достигаемая человеком на каждой стадии развития, в более позднем возрасте может изменить свой характер, иногда коренным образом. Последнюю, восьмую стадию жизни человека Э. Эриксон характеризовал кризисом «эго-интеграция – отчаяние». Возраст от 65 лет до смерти завершает жизнь человека. По убеждению автора, последнюю фазу зрелости характеризует не столько качественно новый кризис, сколько суммирование и переоценка всех предыдущих стадий развития: «Только в том, кто некоторым образом заботится о делах и людях и адаптировался к победам и поражениям, неизбежным на пути человека – продолжателя рода или производителя материальных и духовных ценностей, только в нем может постепенно вызревать плод всех этих семи стадий. Я не знаю лучшего слова для обозначения такого плода, чем целостность эго, “эго-интеграция”» [465, с. 257].

Андре Моруа вспоминает: «…известный философ Конрад сказал, что, когда человеку исполняется 40 лет, он как бы видит перед собою линию тени и, пересекая ее, с грустью отмечает, что очарование юности ушло от него навсегда. Потом мы проводим линию тени в 50 лет, и те, кто пересекает ее, испытывают некоторый страх и непродолжительные приступы отчаяния, хотя они все еще достаточно активны. <…> Старость – это гораздо больше, чем седые волосы, морщины и мысли о том, что игра сыграна, что сцена принадлежит молодым» [241].

«Старость – это просто свинство, – заявляет Фаина Раневская. – Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я все живу. <…> Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!» [316, с. 124].

А вот какую отличительную черту старости отмечает писательница Дина Рубина: «С годами жизнь отнимает у человека главное – предвкушение. Предвкушение любви, предвкушение богатства, предвкушение удачи, предвкушение славы. <…> Она отнимает тот счастливый озноб, пугливое сердцебиение, мучительно-сладкое преодоление мига, часа, дня – на пути к предвкушаемому. <…> Нет, Господь милосерден, у человека и в старости могут быть свои подарки. Он и в старости может быть счастлив, богат, удачлив. <…> И ему дается, дается с годами многое из того, о чем он мечтал. <…> Господь отнимает только одно. <…> И если ты спросишь меня, что есть молодость, я отвечу тебе: сладостное и безбрежное предвкушение» [326, с. 538–539].

Глава 2

Демографические процессы и их особенности на постсоветском пространстве

В дописьменных обществах старики были объектом уважения и почитания, потому что в отсутствие иных материальных носителей информации они являлись живыми хранителями мудрости, обычаев, имущественных и иных прав. К тому же доля их в общей популяции была незначительной в силу низкого уровня средней продолжительности жизни, и когда кто-то доживал до старого возраста, это само по себе выделяло его среди соплеменников [11, с. 121].

В настоящее время ни одна мировая конфессия не приемлет жестокого отношения, пренебрежения и насилия по отношению к старикам. В Библии регулятором отношения к людям старшего возраста является пятая заповедь – единственная, которая обещает благоприятную и долгую жизнь только при условии почитания старших [342]. На Руси испокон веков ценили и уважали духовные, нравственные способности пожилых людей, которым отводили важное место в социальной жизни. Об этом говорят сами названия должностей: старейшина, староста, старшина… Возник феномен «старчества», т. е. праведной жизни, наполненной высшим духовным смыслом. Старцами называли и молодых людей, если они относились к категории отшельников, чернецов, монахов, иноков. Старчество было важнейшим элементом духовной культуры народа [72, с. 137].

«Существуют еще народы, которые разрешают вопрос о старости самым простым образом: они убивают своих стариков, – писал выдающийся российский физиолог, лауреат Нобелевской премии в области медицины и физиологии (1908) И. И. Мечников в своей вышедшей в 1907 г. книге «Этюды оптимизма». – В цивилизованных странах вопрос этот осложняется вмешательством возвышенных чувств и соображениями общего характера. По всей Меланезии распространен обычай закапывать живыми стариков, бесполезных для работы. На Огненной Земле, когда угрожает голод, старух убивают и поедают раньше, чем приняться за собак. Туземцы объясняют это тем, что собаки ловят моржей, между тем как старухи не могут делать и этого. У некоторых индейцев Северной Америки по крайней мере половина стариков бросается на произвол судьбы в том случае, когда они не могут ходить. Считается это в порядке вещей и оправдывается тем, что лучше умереть, чем влачить бесполезное, полное страданий, старческое существование. В средневековой Японии действительно существовал обычай под названием “убасуте” – что-то вроде прижизненных похорон для стариков, которых впоследствии оставляли умирать в горах» [230, с. 1].