Третий выстрел
Шрифт:
– Что за чертовщину ты вытворяешь? – прервала его упражнения журналистка.
– Волнение-волнение-волнение… Позвонить ему? Что делать, звонить? Звонить! Да, звонить.
Он вытащил мобильник.
Его загнали в угол. Патроны кончились, факел погас. У него осталась только кирка. Три медсестры-зомби окружили его и стали стягивать кольцо. Он поразил одну из них, и она рассыпалась. Но две другие уже впились в него зубами.
Тут зазвонил телефон. Пако выронил джойстик и взял трубку:
– Какого черта?
– Привет, это Серджо.
Пако терпеть не мог, когда ему звонили после половины восьмого.
– Давай
– Ты меня не видел!
Пако опешил:
– В каком смысле?
– В том смысле, что ты меня не видел. Если Луана узнает…
– Да в чем дело? Абла громче, ничего не слышно, каброн! [19] Ты где?
– Я в «Кальтанисетте»! Ты меня видишь?
– Не-а! – Пако провел по лбу рукой. – У нас послезавтра дерби… куда ты пропал?
19
Здесь персонаж говорит на смеси итальянского и испанского языков: abla – говори, cabron – козел.
– Подожди, я подниму руку… А так видишь? Вот, теперь видишь?
Пако откусил кусочек сосиски, лежавшей на электрогриле возле дивана.
– Серджо, ты меня начал доставать!
– Эй, конечно, Сомаини… куколка, а?
– Ну, куколка… – Он ничего не понимал.
– Не врубаешься? Мы с тобой в «Сицилии». Видишь ли, жизнь иногда… В общем, это лучшее место… Я заказал баклажаны и советую тебе лапшу «алла Норма». [20]
– Серджо, ты меня задолбал!
– Извини, извини… Но ты ведь в «Сиракузах», и я хотел дать тебе совет…
20
Лапша «алла Норма» – традиционное сицилийское блюдо (паста), названное в честь героини одноименной оперы В. Беллини, уроженца Сицилии.
Футболисты долго не могли понять, кто где и что к чему, но примерно через четверть часа клубок начал разматываться.
– Пожалуй, ты прав, это не можешь быть ты. Я тебя вижу, и у тебя в руке нет мобильника. Но тогда кто же это?
– Подожди-ка… В ресторане я и в то же время не я?
– Вот-вот. Но он говорит и двигается, как ты. Правда, одет он странно…
– Серджо, все в порядке. Я понял. Спасибо. Дальше разберусь сам.
Симона Сомаини очень устала, у нее слипались глаза.
Удивительно. Вот уже два года, как она спала не больше трех часов в сутки и не уставала. Точнее, со времени операции на груди она чувствовала постоянный прилив сил и такую энергию, что выдерживала ритм работы, который мог бы свалить слона.
А сегодня, ужиная с Пако Хименесом де ла Фронтера, она хотела только нырнуть под одеяло, и больше ничего. А ведь наверняка на улице ее поджидала армия фотографов, расставленная ее агентом.
Не спать. Не теперь. Не нынче вечером. Не с Пако.
Что произошло? «Шардонне Планета» со льдом, хлеб с овощным салатом-фантазией? Флавио Сарторетти и сам не знал. Но ему не было так хорошо с тех пор, как он победил в телевизионном конкурсе в девяносто девятом году. Единственным диссонансом была Сомаини, которая клевала носом и перестала
Вот незадача, а то он бы непременно трахнул ее сегодня.
Но ему очень было нужно от нее еще одну вещь, и спрашивать надо было быстро, пока она не вырубилась.
– Симона, послушай, ты знаешь одного актера, великого актера, muy lindo che se llama Flavio Sa… [21]
И вдруг он оказался в другом мире: Симона Сомаини, сидевшая перед ним, исчезла, на ее месте колыхалась какая-то жидкость и на него любопытно таращилась морда групера. А сквозь аквариумное стекло, расплываясь, приветливо махали руками Молитвенник, Закуска, Питбуль и Гробовщик.
21
Прекрасного актера, которого зовут Флавио Са… (исп.)
Тут его схватили за волосы.
На улице возле ресторана Паоло Бокки нервно глядел на часы. Они сидели там уйму времени, и, по его расчетам, Сомаини уже должна была вырубиться.
С минуты на минуту Флавио выйдет вместе с актрисой. Бокки забрался в автомобиль и стал следить за выходом из ресторана. Наконец двери распахнулись. Четверо орков со страниц «Властелина Колец» волокли какой-то мокрый тюк, завернутый в тряпку, похожую на тунику Мбумы.
Он выругался. План, кажется, провалился.
Он увидел нечто невозможное в природе. Один из «ультра» согнул Сарторетти, как рекламный проспект, и, вопреки всем законам физики твердых тел, засунул в багажник «форда-Ка».
Потом все четверо вскочили в машину и уехали.
Бокки выскочил из «131-го» и оседлал «кабаллеро».
Он не мог все это так оставить.
– Помнишь фильм «Бен Гур» с Чарлтоном Хестоном? – спросил Молитвенник у Флавио Сарторетти, который лежал на земле посреди цирка Массимо, пристегнутый цепью к «харлей дэвидсону» модели «уайд глайд» восемьдесят третьего года.
Сарторетти прохрипел что-то, видимо означающее «да».
Закуска увеличил обороты двухцилиндрового двигателя до четырех тысяч, газанув в лицо комика:
– Помнишь гонки с грузом?
Сарторетти понял. Это был один из его любимых фильмов, вместе с «Крамер против Крамера».
– Сколько кругов положено сделать?
Сарторетти прошелестел:
– Че… тыре, как кругов под… ки… лем…
– Молодец. – Молитвенник повернулся к Закуске. – Давай, вали!
Закуска сделал вираж, выпустив фигурную струю дыма, выжал педаль газа, стрельнул глушителем и поехал на одном колесе.
С высоты общественного розария Бокки наблюдал, как друга тащат по древнему римскому стадиону. Тот брыкался, как марлин в сети, среди собачьего дерьма и битых бутылок.
Бывший хирург закрыл лицо руками. Под рев мотоцикла, что отдавался в стенах Августинского собора, он погружался в бездну отчаяния.
Надо было придумывать другой план!
Для Паоло Бокки это были два тяжелых месяца.
Первые две недели после провала операции он провел в коробке под мостом Сикста, прислушиваясь к реву моторов над головой. Несмотря на все усилия, никакой другой план в голову не приходил.