Третья мировая война. Вторжение
Шрифт:
Я отыскал пенек, поставил на него одну из пустых консервных банок, что захватил с собой и отошел метров на тридцать, к самому краю поляны.
Конечно, можно бы было встать ближе, но хотелось еще посоревноваться с самим собой. Попаду, не попаду? А ну как не попаду? Как тогда узнаю, что эти оружейные магнаты мне не холостые подсунули?
Распахнул телогрейку, расстегнул кобуру, достал пистолет.
Так. Теперь снять с предохранителя, передернуть затвор, задержать дыхание, прицелиться и плавно нажать на…
Бах.
От ближайшего дерева, что я выбрал мишенью, отлетели куски
Выстрел эхом отозвался на другом конце поляны, пробитая насквозь банка из-под сгущенки улетела в траву. Я понюхал едва уловимый запах пороховой гари и довольно зажмурился.
Класс! Но закончим на этом. Программа на сегодня выполнена, и хватит жечь патроны.
Возле самого дома меня перехватил Антоныч. Его шикарная двухэтажная хата возвышалась над округой наискосок через улицу от моего участка. Там было все: и подземный гараж, и здоровый погреб, и пристройка с сауной. Весь второй этаж опоясывало что-то наподобие смотровой площадке, напоминающей те, с которых в охотничьих угодьях отстреливают дичь. Антоныч и был охотником, а кроме того, еще и бывшим милицейским полканом. Не дом у него, а крепость. Хоть пулеметы ставь. Серьезный человек. И жена ему под стать. Каждую зиму, когда дачный поселок пустел, и лишь редкие домики дымили закопченными трубами, она частенько прогуливалась по улице с двустволкой наперевес. Может быть, еще и поэтому с нашей стороны поселка не обносили дома.
– Отстрелялся? – сходу огорошил меня Антоныч.
Но откуда… Черт. Надо было затемно выходить. Теперь весь поселок будет знать, что у меня пистолет. Хотя почему? Откуда моему соседу знать об этом?
– Расслабься, я никому не скажу. Я же уже восемь лет как ушел из ментуры.
– Но как вы узнали.
– Но я же хоть и бывший, но мент. – Антоныч заржал. – Видел бы ты свою загадочную рожу вчера.
– Ага. И свою изумленную рожу сегодня. – Подыграл я. – Да вы психолог.
– Каждый хороший мент должен быть и психологом и физиономистом. Давай лучше на ты, и пойдем тяпнем чего-нибудь, а то у меня спутниковая тарелка накрылась. Скучища. Ты, кстати, не сечешь в этом случайно?
– Неа, не секу, Антоныч. Может провод отошел? Ночью ветер был.
– Это я уже проверил. Ну да ладно. Завтра сынуля приедет и посмотрит. Ну, пошли что ли?
– Сейчас. Только своей звякну.
– Ну давай. Я пока на терраске покурю и за водочкой на кухню. Заходи потом.
Я отошел в сторону и достал телефон. Сеть отсутствовала. Опять в Москве электричество гавкнулось что ли?
– Знаешь, Антоныч, поеду в город. Что-то на душе кошки скребут. – Я оперся на дверной косяк и посмотрел на запотевшую поллитровку.
– Конечно езжай, а что, случилось что-то?
– Да вот сеть не пашет. А Помахал я телефоном. Своей дозвониться не могу.
– А, это теперь в порядке вещей: то здесь крякнется, то там рванет. Если на железке напруги нет, можешь и не уехать. Хотя щас эти инерционные поезда ходить стали с аккумуляторами. Не успеваю я за прогрессом.
– Да, теперь только такие и ходят.
– Ну давай на дорожку, А Антоныч открыл бутылку, –
На платформе несколько бабок перемывали косточки не кому-нибудь, а самому президенту, дальше на лавке сидел худой мужик в линялом бежевом плаще, еще дальше два грибника с корзинками. На противоположном конце кучковалась поддатая молодежь. Провожают кого-то. Значит, должна быть электричка.
– Извините, в шестнадцать тридцать не отменили? – я подошел к бабкам.
– Эта ходит еще, сынок.
– Спасибо.
– Не за что, сынок. Не за что.
Электричка действительно пришла, и почти вовремя. Хотя эти рога ее были опущены. Значит, тока нет.
Погрузившись в вагон, я, к своему удивлению, даже отыскал свободное место, где немедленно задремал. Выпивка меня все время так расслабляет.
Проснулся от резкого толчка. И тут же мне в затылок влетела сумка, упавшая с полки. Хорошо, в ней было только шмотье.
Крики, мат, охи, вздохи. Кому-то повезло меньше, чем мне. Поезд затормозил так резко, что парень в соседнем купе въехал лбом в оконную раму, и теперь его подруга вытирала ему кровь носовым платком.
Погудев, повозмущавшись, пассажиры постепенно затихли и стали ждать отправления. Я снова достал телефон. Глухо.
Где-то впереди захлопали двери, по проходу побежал народ.
От контролеров что ли? Я их еще с осени не видел. Опасно им сейчас ходить. Народ злой.
Я от контры никогда не бегал. Предпочитал сунуть им пару сотенных. Поэтому и продолжал сидеть дальше. Но уж что-то большая толпа ломится, а парни, курившие в тамбуре, тыкают пальцами в горизонт и аж подпрыгивают.
Надо бы посмотреть, что там.
Я вышел в тамбур и выглянул наружу. Благо двери кто-то уже отжал.
Бля!
Электричка затормозила у самого переезда, а по шоссе, через железнодорожные пути, ползла колонна бронетехники непривычного песочного цвета. И контуры ее были не здешние.
– Американцы что ли? – я растерянно обернулся к парням.
– А хер его знает. Кто бежит, говорит, что по-английски треплются. Говорят, идут по вагонам, никого не трогают, только военных выдергивают.
Надо же! Что за херня такая? Нужно сваливать. Я не вояка, но пистолет-то при мне! Береженного Бог бережет.
Пристроившись в хвост драпающей толпе, я вскоре оказался в последнем вагоне, где спрыгнул на землю с подножки открытых дверей.
Теперь оставалось добраться до леса, что я и сделал.
Переезд и шоссейка остались далеко позади и справа. В промокших насквозь ботинках хлюпала вода, саднили исцарапанные ветками ладони.
Шел вроде в сторону Москвы по ходу поезда, но кажется, слишком забрал в лево.
Поначалу-то подобрался поближе к той самой колонне, чтобы поглазеть на необычную технику, но когда увидел двух наших офицеров и шестерых солдат, стоящих на коленях, с руками на затылках, понял, что затея не удачная.
Солдаты срочники выглядели особенно жалко. Щуплые, с тонкими шеями, испуганные, они шли и спотыкались, когда всех восьмерых вели к большому грузовику. Перед этим пленных разули, сняли с них бушлаты и ремни.
Пленные? Да. Выглядели они так. Но это значит… Война? Что за бред?