Третья мировая война. Вторжение
Шрифт:
Расходиться начали ближе к полуночи. Мы с приятелем отчаливали последними. Хряпнули на дорожку, и я поперся закрывать соседний кабинет, а когда вернулся, застал Марата, засовывающего в мою сумку всякую снедь.
– Послушай, не надо…
– Тебя спросить забыли. Ты вон о своей Женьке совсем не думаешь. Давай лучше помоги.
– Почему это не думаю? Ик. – Я еще раз икнул и достал из-за пазухи два апельсина.
– Короче слушать ничего не желаю, – Марат подхватил заметно потяжелевшую сумку и направился к двери. – Ты тут выключай и закрывай все, а я пошел машину греть.
– Мы что,
– Ясное дело, что не полетим, – и пока я переваривал эту новость, Марат Казимирович скрылся в коридоре.
– Слушай, чего-то ты странный какой-то последнее время? – со свойственной мне пьяному прямотой спросил я теперь уже бывшего своего начальника, когда мы выезжали на проспект. – Ну женился, ну из Москвы сваливаешь, но на фига деньгами-то сорить и бухим за руль садиться. Не узнаю тебя, Марат. Как будто тебе все по фигу.
– Почти угадал. Мне все теперь по барабану ЗДЕСЬ. – Он сделал ударение на последнем слове. – Хату я свою уже продал, с этой шабашкой нашей покончил, чего и тебе советую. Все. Больше меня тут ничего не держит.
Я надолго замолчал, обдумывая услышанное.
Вот ведь жук. До последнего темнил. Ну теперь понятно почему бабками расшвыривается. У них там под Казанью жилье сущие гроши стоит. Хотя я бы все равно перевел в Евро, и под подушку.
– В еврики я уже часть бабла перевел, – будто угадав мои мысли, нарушил тишину Марат. – А на остальное куплю кое-чего кое-где.
– Фр-р-р. Ну и покупай, тоже мне Джеймс Бонд. Не интересны совсем мне твои тайны Мадридского двора. – на меня накатила пьяная обида. – Все вокруг такие таинственные, все чего-то знают, что-то не доступное нам, лохам.
– Заметь, ты сам это сказал, – рассмеялся приятель. – Не обижайся, но ты самый настояший лох и есть. Ты что, не видишь, что происходит вокруг?
– Ну, херня происходит. Ну и что?
– А то, что по такой херне, скоро в столице твоей жрать нечего будет. За хавку убивать начнут. Когда еще тебе говорил, переезжать надо в деревню.
– Скажешь тоже. В девяностые не многим лучше было. Выкрутились же. Вон устрою на даче грядки и…
– Много ты пацаном помнишь девяностые. Тогда голодухи избежали из-за западных подачек. За окорочка и сникерсы все распродали. А теперь и продавать нечего. Грядки. – Марат не весело усмехнулся. – Много ты в своей жизни вырастил?
– Редиску один раз. Еще укроп как-то. Яблоки там каждый год…
– Ну-ну, яблоки, – мой приятель закурил, а я насупился и ничего не ответил.
Подумаешь, на пять лет всего старше, а поучает. Хотя в глубине души понимал, что Марат в чем-то прав. Тянулся народ поближе к земле-то. Вон свою квартиру сдать который месяц не могу. Стоит мертвым грузом. Ну продам, допустим, а дальше? Женька-то со своей хатой не в жизнь не расстанется, да и куда ехать?
– Ладно они ни хера не понимают. – Мы как раз остановились на перекрестке, и Марат махнул рукой в сторону неоновой вывески над входом в ночной клуб, из дымного зева которого доносились обрывки песни: – '… вечно молодым, вечно пьяным…' – Вот именно 'вечным'. Такими и останутся. Ну ты-то… До сих пор машину водить не научился.
– Ничего перекантуемся.
– Ну, смотри. Ты мой адрес знаешь. У нас там пока еще есть домишки пустые
– Американцы что ли? Не смеши мои тапочки. Поменьше сайты эти читай параноидальные.
Тут уж обиделся Марат. Он молчал до самой развязки, на которой стояло несколько иномарок и машина ДПС перед ними.
Только мой приятель хотел что-то сказать, как мент выхватил из кобуры пистолет, и раздался хлопок. Мужик, стоявший около первой иномарки, взмахнул руками и завалился навзничь. Мент подошел к машине, открыл заднюю дверь и разрядил в салон всю обойму.
Я с открытым ртом смотрел на детскую шапочку, упавшую на мокрый асфальт, а вот Марат не растерялся. Он дал задний ход. Наша тачка резко развернулась и стартанула прочь от развязки.
– Знаешь что? – Марат все еще продолжал время от времени оглядываться, хотя отъехали мы уже прилично. – Пожалуй, я тебя до самого дома довезу. – С этими словами он покопался под креслом и положил на торпеду небольшой пистолет. Газовый или боевой, я в этом не разбирался, но уверенность эта штука внушала.
– За что он их? Видно же ведь, что не бандиты. Ребенок там…
– А хер его знает? Они нас давно за людей не считают. Мы для них дойный скот, быдло. И вот это быдло замычало что-то в ответ… Говорю тебе, рвать отсюда надо к своим. Вместе держаться. Приехали.
Возле дома было хоть глаз выколи. Весь дом словно затаился. Только в 'Камелегдане' горел свет. Из кафе раздавались громкие возгласы на чужом языке.
Эти ничего не боятся.
– Знаешь, вот еще что, – Марат сунул руку во внутренний карман и извлек толстую пачку пятидесятитысячных купюр. – Бери.
– Что ты! Не надо!
– Бери, бери. У меня в рублях еще до фига, а чувствую, что скоро ими сортиры оклеивать будут.
– Ну так не оклеивают же пока.
– Вот и бери. Потом сочтемся.
– Я как только устроюсь еще куда-нибудь, с первой зарплаты начну тебе высылать…
Марат помахал мне рукой, и его 'Вольво' скрылась в арке дома.
– Эти приходили, – Женька закрыла за мной дверь и покосилась на сумку.
– Кто эти? – не понял сразу я.
Женька молча кивнула в сторону стены, за которой и еще за множеством этажей и квартир процветал 'Камелегдан'.
– Ну и что?
– Да ничего. Полупили в дверь, поорали чего-то и ушли.
Я сел в кресло. Вырисовывалась не хилая проблема. И черт меня тогда дернул?
Что теперь? От ментуры никакой защиты – это понятно. Откупиться? Даже тех денег, что дал Марат, не хватит.
И тут у меня перед глазами всплыл тот аккуратный пистолет, лежащий на рапиде.
13.04.2024 г. Москва
На следующий день, закинув за плечо пустой рюкзак и строго-настрого наказав Женьке не открывать никому дверь, я отправился на оптовку. Всех денег конечно с собой не взял. Распихали по тайникам основную их массу. Только без толку все это. Домушники, они четко знают все про наши заморочки. Вон в прошлом году, когда обнесли квартиру Женькиной сестры, даже гирьки от часов и те раскрутили.