Третья молодость
Шрифт:
Честно сознаюсь — в работе над обеими книгами Марек оказал мне неоценимую помощь. Все сведения насчёт взрывчатых материалов сообщил мне он, инструменты, какими пользуются лесничие, он знал превосходно, несколько других мелочей я тоже позаимствовала у него, он вполне ориентировался и в закулисной жизни цирка. Я тогда уверовала в его необычное прошлое и тем более стремилась выведать подробности.
Подозреваю, всевозможные тайны он обожал ещё больше, чем я. По своей проклятой привычке он держал в секрете абсолютно все. Если бы мог, то утаивал бы даже дни недели и текущий год. Клинический пример — история с пластиковой канистрой для воды.
Как-то Марек принёс мне трехлитровую канистру, белую, чудесную, желанную.
— Откуда это? — воскликнула
— Да есть тут одно место… — уклончиво ответил он. Я не выпытывала, дабы не быть навязчивой. Черт его знает, может, «одно место» — это паршивый белый дом в Новом Святе или какая-нибудь артель, сбывающая изделия налево. А то и магазин в самом центре МВД, или контрабандист, сотрудничающий с разведкой, привёз… Таинственным местом оказался киоск около универсама, где я сама без всяких проблем приобрела за обыкновенные деньги ещё три идентичные ёмкости.
Канистры были нужны. Началось это очень давно…
Началось даже ещё раньше, и об этом я тоже напишу.
Я училась в институте, то ли на первом курсе, то ли на втором. Нас новели на городской коллектор.
Полагаю, от издательства необходимо потребовать, чтобы весь нижеследующий фрагмент был выделен жирным шрифтом, прописными буквами, а то и вообще позолочен. На городском коллекторе я побывала ровно сорок два года назад. Уже тогда профессионалы — люди, проведшие в этих фильтрах всю жизнь, каждый отдельно и все вместе, лично и в случайных разговорах информировали нас: если коллектор не расширить, Варшаве не хватит воды. Это не вопрос загрязнения Вислы, а проблема особенностей работы фильтров. А именно: в коллекторе имеются фильтры быстродействующие и фильтры медленные. Быстродействующие фильтры задерживают всевозможный крупный мусор, медленные фильтры состоят из толстого слоя песка или ещё чего-то и очищают воду основательно, но очень медленно. Вода сочится через них каплями. Возможно, что после или до того (на точности не настаиваю), в воду добавляют дезинфицирующие средства, и она становится пригодной для питья.
В последнее время я на коллекторе не бывала, но свято убеждена, что вместо капель вода теперь льётся потоками. Если бы она продолжала капать по-прежнему, водой снабжались бы лишь центр, Мокотов, Жолибож, ближняя Прага и Воля. И больше ни один район. Легко догадаться: ускорение фильтрации меняет качество жидкости, и уверяю — я тому свидетель. Для обеззараживания в воду добавляют двойную или даже тройную дозу антибактериальных средств, всяких хлоров, фенолов (кто поручится, не формалина ли?) вместо того, чтобы приспособить размеры и продуктивность фильтров к нуждам большого города. За сорок два истёкших года времени было достаточно. Следовало отказаться от роскошных санаториев для правящей элиты и поставить фильтры. Впрочем, это не единственный пример того, когда бывшая правящая элита, да и теперешняя, отличилась высокими качествами ума и характера. Я с удовольствием называю их отравителями и с радостью жду возбуждения против меня судебного дела, ибо тогда, дабы доказать свою правоту, они вынуждены будут хоть раз напиться воды из-под крана.
Я сидела за машинкой, занимаясь рукописью, когда мне захотелось чаю. Размышляя над текстом, я отправилась в кухню, налила чаю, пошла со стаканом обратно в комнату и по пути отпила глоток. Не доходя до письменного стола, застыла на месте и с отвращением стала вспоминать, чего я по рассеянности умудрилась плеснуть в стакан и вообще откуда в доме такие вонючие помои. Вернулась в кухню, вылила жидкость в раковину, сосредоточенно налила себе чаю, попробовала — вроде бы чай! Я снова воспользовалась раковиной, достала другой чайник, вскипятила воду, продающуюся в бутылках, сделала свежую заварку, подождала, налила в стакан — на сей раз чай прекрасный. Никогда больше я не рисковала заваривать чай водой из-под крана.
А ведь я пила чай, заваренный водой из рек, озёр и деревенских колодцев. Никакая вода не сравнится с помоями,
Чтобы таскать чистую воду на наш четвёртый этаж, нужны были вместительные ёмкости. Ума не приложу, чего ради Марек сделал большую тайну из факта, что канистры продаются в киоске около универсама? Полагаю, как хранитель тайны, он придавал своей персоне особое значение.
А уж по части «я лучше знаю» с Мареком никто не мог соревноваться. Когда он вырывал у меня из рук луковицу, которую следует резать не так, а по-другому, я соглашалась легко, в других случаях получалось хуже. Поучения в машине я долго терпела с ангельской кротостью, хотя мурашки бегали у меня по всему телу. Наконец я не выдержала.
— Послушай, дорогой, ты же знаешь, я вожу девять лет, и, если подойти логически, можно надеяться: управляться с рычагом передач я умею, к указателям привыкла, соображаю, что сперва следует включать мотор, а потом трогаться с места, вправо сворачиваю с правой полосы, а не с левой. Знаю да же — нельзя таранить другие машины на шоссе. Не надо так меня опекать и напоминать о каждом пустяке. Ты меня очень обяжешь, если перестанешь капать мне на мозги.
Марек возразил, что он мне, дескать, помогает. Теперь уже не мурашки, а мороз пробежал у меня по коже.
— Нет, не помогаешь. Ведь я веду машину, а не ты, и замечания только мешают. Я, правда, невосприимчивая, но все-таки. Попытайся не давать мне указаний вроде «переезжай на левую полосу, сбрось скорость, обгони этого, пропусти того, теперь поворачивай» и так далее. Посмотрим, что получится. Вдруг да я сумею проехать по городу…
Марек ещё поспорил со мной, у него-де развито желание помочь (черт бы побрал это его желание!). В конце концов он не столько согласился, сколько позволил упросить себя, и целый день прошёл спокойно. На другой день все началось снова. Я держалась, стиснув зубы, иногда мне удавалось не обращать внимания на его болтовню, однако через несколько недель я снова произнесла речь. И опять помогло на сутки. С тех пор, похоже, это вошло в привычку: он своё, а я своё. Хотя замолчать я его просила все чаще и чаще, результатов добивалась мизерных.
В довершение всех бед в нем пышно разросся грубый эгоцентризм. На словах прямо-таки неземное благородство, всю бумагу в мире, включая туалетную, можно было заполнить болтовнёй насчёт того, как порядочный человек должен относиться к ближнему своему, как обязан уважать чужие чувства и чужое время, помнить об интересах общества, оказывать всем и каждому одни лишь услуги и, Боже избавь, никого не затруднять. А вот на деле…
Длинный хвост покупателей мог образоваться в магазине — скрежет зубовный было слыхать на улице, — когда он выбирал самый аппетитный батон хлеба или двести пятьдесят граммов масла, ровненько и красиво отрезанного. Его ничуть не интересовали люди, пережидавшие взрыв его эстетических эмоций, а пресловутое уважение чужих чувств и времени, загнанное под пол, в таких случаях даже слабым писком не напоминало о себе. Но не приведи Господь, если кто-нибудь впереди него попробовал бы так привередничать!..
В машине происходило то же самое. Если мы искали номер дома, место стоянки, магазин, я должна была медленно ехать вплотную к тротуару, и какое ему дело до следующего за мной автомобиля, которому я, возможно, мешаю? Если водитель сигналил — значит, скотина и кретин, пусть удавится! А вот если перед нами кто-нибудь плёлся в поисках дома или магазина, то ясное дело — грубиян неотёсанный, омерзительный себялюбец, подлая свинья, с другими людьми не считается!
Нет, этой проблемы я с ним не обсуждала. Сама законченная эгоистка, я ничего не имела против личных интересов, но, во-первых, не до такой же степени — дай вздохнуть и другим, а во-вторых, без ханжеской болтовни! Надо все же иметь мужество признаться в своих недостатках! Когда я пыталась по этому поводу высказаться, он или сразу начинал злиться, или клеймил меня позором и смешивал с грязью: точь-в-точь по тому анекдоту про русских.