Третья сила
Шрифт:
— А ты прямо профессор психологии, Сонь.
Но девушка даже не улыбнулась — она смотрела на Антона с сочувствием. Бизнесмен удивлялся все больше и больше. Он видел то, что давно и безуспешно пытался найти в женских глазах. Заботу. Обычно женщины, с которыми сводила судьба Краснобая, воспринимали его как некого спонсора, кошелек с ногами, или, в лучшем случае, как неплохого партнера на пару ночей, не более того. А может, он и сам не открывался им с иной стороны. Женя оказалась редким исключением, но и она не всегда готова была понять его, впустить в свою душу его боль... И вот Бойцова, чужая, едва знакомая женщина, увидела в Краснобае человека — обычного парня, измученного тысячами
— Какой я, на фиг, профессор, — произнесла она, внимательно глядя на Антона, — просто жизнь повидала. Опыт, вот и все. Ну, давай, выкладывай. Что у тебя там случилось, в метро? Выкладывай, как есть. Я пойму.
Но Антон молчал. И тогда Соня придвинулась ближе и заговорила медленно, обдумывая каждое слово, стараясь поймать взгляд Антона.
— Ты думаешь: «Какого черта она ко мне привязалась? Чё ей надо?». Пойми, мы с тобой — товарищи по несчастью. Тебя перемололи, переварили и отрыгнули, и меня тоже. Меня... В общем, меня в рабство продали. Родителей моих безбожники убили за то, что работали плохо, меня трахали всей бандой... А продали нас братья Жабины, они же «Жабы», знаешь таких?
— Еще б не знать, — помрачнел Антон и добавил, тяжело вздохнув: — Они убили мою подругу. Пустили в расход караван. Спалили заживо агента. Сейчас мои ребята бьются с этими ублюдками...
Бойцова вздрогнула, точно через нее пропустили заряд тока. Сердце Сони забилось быстрее. Девушка судорожно вздохнула, сжала кулаки. Недобрым огнем загорелись ее глаза.
— О-о-о! Жаль, не смогу увидеть, как сдохнут эти твари... Теперь понимаешь, почему я в гробу его видала, это метро?
Да, Антон понимал. И сам испытывал по отношению к подземному городу, в котором вынужден был жить всю сознательную жизнь, точно такие же чувства, что и Соня. Теперь купец окончательно понял, что они — товарищи по несчастью. Товарищи по ненависти. Последние сомнения рассеялись, он больше не колебался. Он понимал не столько умом, сколько сердцем: и задержка на Ладожской, и эта побитая жизнью девушка посланы ему самой судьбой, чтобы помочь найти ответы на проклятые вопросы, чтобы хоть чуть-чуть разобраться в себе. Фролов, Каныгин, Жабины, цыгане с «Речки» и прочие люди, а также нелюди из Большого метро исчезли, растворились в полумраке.
«А пошли вы все, — Антон решительно обрубил последний тоненький канатик, еще соединяющий его с прошлым. — Начинаю новую жизнь».
— Ладно, хватит ломаться, — решительно заявила Соня, по-своему истолковав молчание Антона. — Говори. Полегчает, чесслово. Ну, давай.
И Антон Казимирович начал свой длинный невеселый рассказ.
Вечером Соня заглянула в гости к Лене и Грише.
В последнее время девушка стала часто бывать у них. Со Святославом поговорить ей пока не довелось, он целыми днями сидел в штабе с полковником, готовил план будущей войны, зато Лена и ее жених встречали Бойцову почти как родную. Так вышло и на этот раз. Они поболтали о том, о сем, и вдруг Гриша спросил:
— А ты к кому на «Ладогу» ходила? К Молотову, что ли?
— Не. Молот ушел. Его отправили в метро, к приморцам. Я с Краснобаем болтала.
Лена поперхнулась чаем. Гриша хмыкнул и повел плечами.
— С этим хлыщом столичным? Красавчиком? — осклабилась Лена.
— Между прочим, зря вы так, — отвечала сухо Соня Бойцова. — Судите человека, о котором ничего не знаете. Вы же и меня, пока хорошо не узнали, называли дурой и стервой. Что, не правда?
Гриша пожевал губами и отвернулся. Признавать правоту Сони ему не хотелось, но и возразить Самсонову было нечего. Лена виновато потупилась.
За столом воцарилась неловкая тишина.
Грибной
Соня первой решилась нарушить молчание.
— Ладно, ребя, не парьтесь. Прошло и забыто. Я просто к тому, что не надо рубить с плеча. Не все люди сволочи. И даже не все купцы.
— Золотые слова, — кивнул Гриша. — За это стоит выпить.
И продекламировал, вскакивая на ноги:
— За хороших людей!
И три кружки с грохотом ударились боками.
* * *
Прихода ночи Антон Казимирович ждал с содроганием.
Разговор с Соней вырвал Краснобая из трясины страхов, в которую все глубже день ото дня погружалось его сознание. Весь условный день (на разных станциях метро приход «ночи» определяли по-разному) он был бодр и энергичен и даже вечером, направляясь в свою избушку, купец уже не шарахался от корявых теней. Но во сне кошмары могли снова пойти в атаку и взять реванш, и тогда утром он снова встанет разбитый с больной головой и будет весь день шататься, словно зомби. Выход имелся — можно было напиться местной браги и просто отключиться. Несколько раз Антон так делал, пока в его карманах еще водились патроны, но сейчас они кончились. Совсем. К счастью, кормили гостей бесплатно в общей столовой, так что от голода умереть риска не было, но алкоголь в меню не входил.
Антон расстроился. Даже начал жалеть, что не попросил в долг у Сони пару патронов. Но потом решил: чему быть, тому не миновать. Собравшись с духом, точно рыцарь, отправляющийся на турнир, Антон как следует взбил подушку, устроился поудобнее на узкой кушетке, и, немного поворочавшись, забылся.
Все начиналось привычно.
Антон стоял в глухом тупике. Это был недостроенный туннель, заброшенный метростроевцами после глобальной войны. Ничего тут не было, кроме ржавых строительных инструментов да пары вагонеток, набитых кусками породы. За спиной — сплошная гранитная стена. Над головой и по бокам — кольца тюбингов, покрытые наростами и плесенью. А прямо на него медленно и неумолимо, наслаждаясь ужасом жертвы, загнанной в угол, двигались все его кошмары. Все сразу, как на параде.
Впереди проходчик Каныгин, перемазанный в смазке с ног до головы. Выпученные рыбьи глаза призрака вращались, точно на шарнирах. На каске красовался вырванный глаз одной из жертв монстра, вставленный вместо фонарика. В руках Каныгин сжимал штыковую лопату.
«Это что-то новенькое, — подумал Краснобай, — с лопатой он еще никогда не ходил. Кошмар, однако, прогрессирует».
За ним, злорадно ухмыляясь в предвкушении кровавой расправы, шли братья Жабины. Болезненно толстые, точно страдающие водянкой, лысые, с оплывшими рожами, похожие на раздувшиеся прыщи, а не на людей. Даже волдыри на носах у них были одинаковые. Один брат, Лёха, сжимал в руке короткий топорик, второй, Ник, вооружился тесаком.
Замыкал зловещее шествие кабан-мутант, покрытый бородавками. Сейчас, почти в полном мраке, он казался сплошной темной массой. Лишь глаза, кроваво-красные, точно аварийные лампочки, светились в глубине туннеля.
«Ни хрена себе сон, — сглотнул Антон Казимирович, — может, лучше проснуться?»
Это казалось так просто и естественно. Сделать над собой усилие, вынырнуть обратно в привычную, спокойную реальность...
Но проснуться у него не получилось.
Сон плотно засосал его в свою зловонную гнилую утробу, и не желал расставаться с жертвой. Сколько Антон ни пытался очнуться от жуткого видения, все было без толку. Глаза его оставались плотно закрытыми.