«Третья сила»
Шрифт:
— Все эти сведения напишешь и оставишь в том самом местечке, куда клала для меня свои чудесные любовные записочки. — Олег обнял ее, прижал к груди и решил про себя: «Была не была, скажу». — А в Берлине, моя девочка, встретив Гракова, расскажешь ему все и передашь это, но так, чтобы никто не видел. — Вырвав из записной книжки листок, он написал несколько цифр.
Женщина покорно взяла листок, сложила его вчетверо и сунула в лиф, потом смахнула набежавшие на глаза слезы, с грустью попросила:
— Ну а теперь поцелуй меня крепко-крепко, чтоб запомнилось на всю жизнь! — И прижалась к нему всем трепещущим телом…
Через
У подъезда стоял большой черный лимузин, пахло гарью. Двухэтажный особняк, некогда городская дворянская усадьба, показался Чегодову мрачным и пустынным. «Интересно, — подумал Олег, — сколько хозяев ты перевидал, и все они бежали, как крысы с тонущего корабля!» И вдруг на душе стало легко и радостно. Вспомнилась далекая юность, когда он так же бежал… А сейчас он с гордостью подумал: «Я у себя на Родине! Я гражданин великого, могучего государства, великого, могучего народа!»
Ему повезло: и тетка Гарпина и дядя Петро были дома.
— Петро Кириллович, вот и я вам работенку нашел, — поздоровавшись, с места начал Олег.
— Мне ночью на станцию надо.
— Вот и отлично! — И Олег рассказал об архивах СРХС, которые завтра будут переправлять в Берлин, и о том, где будет лежать записка от Татьяны.
— Переважно роздывыты номер вагона. Фашисты таки вагоны в окремом тупике держуть. А нашего брата туды и блызько не пущают. Спробуемо. Дывысь у Коростени, Сарнах, чи в Кавеле раскулачимо вагон. Молодец, Олег! Як те то Майковский проболтався? Тут подвоха, часом, нема?
— Он еще явочную квартиру в Киеве дал, запиши адрес! Недалеко от вас.
— Чуе собака, что наши скоро Кийв возьмуть! Як тильке такого ката маты породыла? 3 самым сатаной прижила! — И, поглядев на адрес, Петр Кириллович воскликнул: — Тю! Я же его, сукиного сына, знаю, овечкой прикидывается! Лады! Возьмем его на замитку, ще одну ниточку распутаем. А сам-то ты як? Тож не сегодня завтра в дило. Смотри не подкачай! Хочь ты и бувалый…
— Авось…
— На авось не надийся. Люди помогуть, да и Бог теж! Наше дило правое! — Петр Кириллович крепко пожал ему руку.
Прощаясь, Олег подумал: «Нет сильнее человека, защитника великой идеи. Колоритный старик, как колоритен его русско-украинский язык. Жаль с такими людьми расставаться… Жизнь — лишь встречи да расставания…»
Через два дня Чегодов с группой диверсантов был переброшен в тыл Красной армии в районе букринского плацдарма…
4
Согласно утвержденному новому плану освобождения Киева 25 октября начала осуществляться перегруппировка 3-й гвардейской танковой армии с букринского плацдарма. Ей предстояло совершить путь около двухсот километров вдоль Днепра, иными словами, вдоль фронта немцев. Были разработаны способы радиообмана. Из района Великого Букрина перегруппировался и 7-й артиллерийский корпус прорыва, чтобы сковать фашистов в районе этого плацдарма. Первого ноября перешли в наступление 27-я и 40-я армии фронта. Немецкое командование приняло этот удар за главный и перебросило сюда танковую дивизию «Рейх» из резерва генерал-фельдмаршала Манштейна.
К исходу 5 ноября 38-я армия Москаленко была уже на окраинах Киева,
Чегодова назначили помощником командира диверсионного отряда. В группе было пятеро: командир — плюгавый на вид, но жилистый, довольно хорошо знавший русский язык пруссак, не раз уж после парашютирования «тропивший зеленую» [8] среди ночи на стыке частей или соединений из тылов Красной армии на оккупированную территорию; три украинца — один был из Малого и отлично знал излучину Днепра, обращенную в сторону Ржищева, он был взят в группу в качестве проводника, другой — здоровенный детина из Ворошиловграда, был радистом, о третьем Олег только знал, что его зовут Гариком…
8
«Тропить зеленую» — пробираться через лес.
Отряд после выброски с самолета в поле просуществовал три дня. 29 октября на рассвете, идя по проселку, они наткнулись на патруль из трех человек. Протягивая свое удостоверение личности, Чегодов успел шепнуть:
— Мы диверсанты! Берите нас, я помогу. — И стал наблюдать, как патруль просматривал документы у других.
Смершевцы спокойно возвратили документы, потом попросили закурить и, когда те полезли за табаком и папиросами, мигом всех обезоружили.
— Давай-ка, парень, и ты свою пушку, — сказал старший группы, обращаясь к Чегодову, и скомандовал: — Всем руки на затылок и шагом марш!
В комендатуре их разделили. Олег никогда больше их не видел. Через несколько дней, уже после ноябрьских праздников, его в сопровождении двух конвойных отправили в Москву.
Началось следствие. Чегодов нервничал, просился на фронт, но следователи и начальники отделов лишь улыбались и успокаивали.
— Олег Дмитриевич, вы нужнее нам здесь, под рукой, вы сможете нам многое подсказать…
— И подскажу! Напишу все без утайки…
Прошло несколько томительных недель, когда наконец Чегодова вызвали на допрос и привели в большой кабинет, выходящий окнами на площадь Дзержинского.
Молодой, красивый генерал стоял у окна и дочитывал исповедь Чегодова: «…бикфордов шнур горит быстро. Подобно огненным словам: "Мене текел фарес!" — пламенеет в моем сердце призыв Родины! Я вместе с русскими и бывшими русскими, как вы их называете, людьми кричу: "Пробил двенадцатый час, Россия поднимает иконы… Во мне тоже течет русская кровь, и мой долг что-то сделать, чем-то помочь Родине!" Кричу — откликнитесь!…»
Кончив читать, генерал с любопытством поглядел на Олега, который, остановившись у порога, шаркнул ногами и с достоинством поклонился.
— Здравствуйте, Чегодов, садитесь, — генерал указал на кресло у большого письменного стола. — Как, скучаете? Кричите? Хочу отозваться на ваш крик… — и сделал паузу. — Знаю, труден и тернист был ваш путь. Тому не только ваше происхождение причиной, но и вы сами. Не правда ли?
Чегодов молча кивнул головой и прошептал, сдерживая готовое вырваться у него рыдание:
— Отпустите меня на фронт…
— На фронт… На тайный?
— Куда прикажете! Я жизнью готов…
Генерал подошел к столу, нажал на кнопку. В кабинет вошли знакомый Олегу следователь и начальник отдела.