Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.
Шрифт:
– Молчи, молчи,- горячо прервала ее донья Перфекта,- не говори мне о позавчерашнем происшествии. Какой ужас! Мария Ремедиос… Я понимаю, что гнев может навеки погубить душу. Но я прямо горю… Я несчастная, видеть все это и не быть мужчиной!.. Но, по правде говоря, у меня есть еще свои сомнения по поводу того, что произошло позавчера. Либрада клянется и божится, что выходил именно Пинсон. Дочь отрицает все – а ведь она никогда не лгала! У меня остаются прежние подозрения. Думаю, что Пинсон – мошенник, он служит ширмой…
– Вот мы и пришли к тому же, о чем прежде говорили: виновник всех этих бед – наш проклятый математик… Ах, сердце меня не обмануло, когда я увидела его
– Ты все стоишь на своем, простушка…
– Да! Что я простовата, это мне известно: но раз я больше ни на что не способна – что ж поделаешь? Я говорю то, что мне приходит в голову, не мудрствуя.
– Все, что ты придумала,- пошло и глупо: дать ему взбучку, напугать его – да это всякому придет на ум. Недалекая ты, Ремедиос; нужно решать серьезные вопросы, а ты придумываешь всякие нелепости. Я вижу средство, более достойное благородных и добропорядочных людей. Поколотить! Что за глупость! А кроме того, я не хочу, чтобы мой племянник получил хотя бы одну царапину по моему приказанию: нет, никоим образом. Бог накажет его по заслугам, бог все видит. А наше дело постараться, чтобы воля божья была исполнена: в этих делах нужно искать причину вещей. А ты не понимаешь причин, Мария Ремедиос… Тебя занимают только мелочи.
– Пусть так,- смиренно сказала племянница дона Иносен-сио.- И почему это бог создал меня такой глупой, что я ничего не смыслю в разных возвышенных вещах!
– Нужно смотреть в самую суть. В самую суть, Ремедиос. Ты еще и сейчас не понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– Мой племянник, пойми ты,- это воплощение богохульства, святотатства, безбожия, демагогии… Ты знаешь, кто такие демагоги?
– Это, по-моему, те, которые сожгли Париж при помощи керосина, разрушают церкви и стреляют в статуи богородицы… Это-то я понимаю…
– Так вот – мой племянник такой и есть… Ах, если бы он был в Орбахосе один… Но нет, милая моя, мой племянник, по воле роковой случайности, которая только лишний раз доказывает, что бог иногда посылает нам испытания, чтобы наказать за грехи, этот племянник воплощает в себе целую армию, государственную власть, алькальдов и судей; мой племянник – это, Ремедиос… паша нация в своем официальном виде; вторая нация, нация беспутных людей, управляющих страной из Мадрида, и обладающая теперь материальной силой; нация кажущаяся, потому что подлинная нация молчит, страдает и за все расплачивается; нация фальшивая, которая подписывает декреты, произносит речи и превращает наше правительство, нашу администрацию в сплошной фарс. Все это и есть мой племянник; приучайся, Ремедиос, смотреть в корень вещей. Мой племянник – это правительство, генерал, новый алькальд, новый судья; все они благоприятствуют ему, все они заодно; они неотделимы друг от друга, как ноготь от пальца, это волки одной стаи… Пойми – нужно защищаться от всех сразу, потому что у них – один за всех, все за одного. Нужно нападать на всех вместе, а не избивать по одному из-за угла, нападать так, как нападали наши деды на мавров – на мавров, Ремедиос… Милая моя, пойми; напряги свой разум, пусть в нем родятся не только пошлые мысли… Возвысься, подумай о высоких вещах, Ремедиос.
Племянница дона Иносенсио преисполнилась изумления перед подобным величием. Она раскрыла рот, чтобы как-то ответить на столь глубокомысленную речь, но из уст ее вылетел один лишь вздох.
– На мавров,- повторила донья Перфекта.- Это все равно что борьба между маврами и христианами. А ты думала, что если нагнать страху на моего племянника,
– Хоть бы оно наконец свершилось.
– Ты в этом сомневаешься? Сегодня здесь произойдет нечто ужасное…- нетерпеливо проговорила сеньора.- Сегодня. Который сейчас час? Семь? Так поздно, и ничего еще не слышно!..
– Может быть, дядя что-нибудь знает, он уже пришел. Кар жется, он поднимается по лестнице?
– Слава богу,- произнесла донья Перфекта, вставая и направляясь навстречу исповеднику.- Он нам, наверно, расскажет что-нибудь хорошее. .
Торопливо вошел дон Иносенсио. Искаженное лицо каноника свидетельствовало о том, что душа его, посвятившая себя благочестию и занятиям латынью, была не так спокойна, как обычно.
– Дурные вести,- сказал он, положив на стул шляпу и развязав шнурки своей мантии.
Донья Перфекта побледнела.
– Идут аресты,- добавил дон Иносенсио, понизив голос, словно под каждым стулом сидело по солдату.- Несомненно, они подозревают, что здешний люд не собирается терпеть их дурацкие шуточки, вот они и ходят из дома в дом, хватая всех, кто прославился своей храбростью…
Донья Перфекта упала в кресло и изо всех сил впилась пальцами в его деревянные ручки.
– Но еще нужно, чтобы они позволили себя арестовать,- заметила Ремедиос.
– Многим из них… очень многим,- сказал дон Иносенсио с выражением величайшей похвалы, обращаясь к сеньоре,- удалось бежать, и они отправились с оружием и лошадьми в Вилья-орренду.
– А Рамос?
– В соборе мне сказали, что именно Рамоса ищут усерд-пее всего… Ах, боже мой! Хватать подобным образом несчастных, которые не сделали ничего плохого… Я просто не знаю, как честные испанцы терпят все это. Сеньора, рассказывая вам об арестах, я забыл сказать, что вам нужно сейчас же идти домой.
– Иду, сейчас же… Неужели эти бандиты могут устроить обыск в моем доме?
– Возможно. Сеньора, нас постигло горе,- торжественно и взволнованно провозгласил дон Иносенсио.- Боже, смилуйся над нами.
– У меня дома полдюжины хорошо вооруженных людей,- заявила донья Перфекта, меняясь в лице.- Неужели их тоже могут арестовать? Какое беззаконие!
– Да, уж, наверно, сеньор Пинсон не упустит случая донести на них. Сеньора, повторяю, нас постигло горе. Но бог поможет невинным.
– Я ухожу. Не забудьте зайти ко мне.
– Непременно, сеньора, как только закончу урок… Думаю, впрочем, что из-за тревожного положения в городе никто из учеников сегодня не придет в школу; но, состоится или не состоится урок, я все равно зайду к вам… Сеньора, не выходите сегодня одна! По улицам бродят эти наглые бездельники-солдаты, я боюсь за вас… Хасинто, Хасинто!
– Не беспокойтесь, я пойду одна.
– Пусть вас проводит Хасинто,- сказала мать молодого адвоката.- Он, должно быть, уже встал.
Послышались торопливые шаги Хасинто', который бегом спускался по лестнице с верхнего этажа. Лицо его было красно, он тяжело дышал.