Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.
Шрифт:
– Да, моя тетя очень добра и любезна,- пробормотал Рей.
Он на мгновение задумался.
– Ну, теперь Я вспомнил!..- внезапно вскрикнул Пинсон.- Теперь у меня начинают концы с концами сходиться!.. Мне в Мадриде говорили, что ты женишься на своей двоюродной сестре. Все ясно. Это и есть прелестная, обаятельная Росарио?
– Пинсон, давай поговорим по душам.
– Я вижу, ты встретил здесь какую-то преграду.
– Дело значительно серьезнее. Тут идет ужасная борьба. Нужны могущественные, предприимчивые, энергичные друзья, с большим опытом в трудных предприятиях, мужественные п хитроумные.
– Слушай, это кажется даже серьезнее,
– Намного серьезнее. Подраться с мужчиной на дуэли не трудно. Но как драться с женщинами, с невидимыми врагами, действующими в тени?
– Я весь обратился в слух.
Подполковник Пинсон, вытянувшись, лежал на кровати. Пепе Рей пододвинул стул и, опершись локтем о край постели и подперев голову рукой, начал свой доклад, объяснение, изложение плана или что-то в этом роде. Говорил он очень долго. Пинсон слушал с глубоким вниманием, не прерывая рассказчика, и только изредка задавал отдельные мелкие вопросы, просил сообщить еще какие-нибудь подробности или разъяснить что-либо непонятное. Когда Рей закончил, лицо Пинсона было серьезно и мрачно. Он устало потянулся, как человек, не спавший три ночи подряд, и, наконец, сказал:
– План рискованный и трудный.
– Но его нельзя назвать невыполнимым.
– Пожалуй, да! В этом мире нет ничего невыполнимого. Обдумай его как следует.
– Я уже обдумал.
– И решил проводить его в жизнь? Смотри, такие вещи теперь уже не в моде. Обычно они кончаются плохо н приносят людям одни неприятности.
– Я решил твердо.
– Ну что же, хотя дело это рискованное и сложное, даже очень сложное, я всецело к твоим услугам.
– Итак, я могу рассчитывать па тебя?
– До самой смерти.
ГЛАВА XIX
КРОВАВОЕ СРАЖЕНИЕ,- СТРАТЕГИЯ
Долго ждать первых выстрелов не пришлось. В обеденный час, сговорившись с Пинсоном о дальнейших действиях согласно выработанному плану, первым условием которого было то, что друзья будут притворяться, будто не знают друг друга, Пепе Рей направился в столовую. Там он нашел свою тетку, только что прибывшую из собора, где она, по своему обычаю, провела все утро. Донья Перфекта была одна и казалась чем-то глубоко озабоченной. Инженеру показалось, словно какое-то таинственное облачко оставило свой след на этом бледно-мраморном лице, не лишенном своеобразной красоты. Когда она поднимала глаза, лицо ее вновь становилось зловеще спокойным; но почтенная матрона поднимала глаза лишь на короткое мгновенье и, быстро окинув взглядом племянника, снова мрачнела.
Обеда ожидали в молчании. Дожидаться дона Каетано, уехавшего в Мундогранде, не стали. Когда приступили к еде, донья Перфекта произнесла:
– А этот мужлан-военный, присутствием которого нас сегодня облагодетельствовало правительство, не придет обедать?
– По-моему, он больше хочет спать, чем есть,- ответил инженер, не глядя на тетку.
– Ты его знаешь?
– Первый раз в жизни вижу.
– Да, забавных гостей нам присылает правительство. Как будто специально для того стелим постели и готовим еду, чтобы беспутные молодцы из Мадрида спали и ели здесь!
– Есть опасения, что поднимется мятеж,- сказал Пене Реп, чувствуя, как по его телу пробежала дрожь,- и правительство решило истребить орбахосцев, уничтожить их, стереть с лица землп.
– Остановись, дружочек, ради бога, не стирай нас в порошок! – воскликнула донья Перфекта голосом, полным сарказма.- Бедные мы, бедные! Сжалься, племянничек, оставь в живых несчастные созданья!
– Я не солдат. Я только буду хлопать в ладоши, когда увижу, как навсегда вырваны с корнем ростки гражданской войны, непокорности, раздора, бегетрий, бандитизма и варварства, которые существуют здесь, к великому стыду для нашего времени и нашей родины.
– На все божья воля.
– В Орбахосе, милая тетя, почти только и есть, что чеснок да разбойники, потому что те, кто во имя вздорных политических или религиозных идей отправляется искать приключений каждые пять лет,- это разбойники.
– Спасибо, спасибо, дорогой племянничек,- побледнев, проговорила донья Перфекта.- Значит, в Орбахосе больше ничего нет? А все-таки здесь есть нечто, чего у тебя нет и ради чего ты к нам приехал.
Эта пощечина больно отозвалась в сердце Рея. Его душа горела. Теперь ему было слишком трудно сохранить почтительный «он, которого подобало бы придерживаться в разговоре с теткой благодаря ее полу и положению в обществе. Безудержный гнев ослепил его, и он уже не мог остановиться:
– Я приехал в Орбахосу,- воскликнул он,- потому, что вы меня пригласили! Вы договорились с моим отцом…
– Да, да, это правда,- с живостью ответила сеньора, прерывая его и стараясь говорить мягко, как обычно.- Я не отрицаю этого. В сущности, виновата во всем я. Я виновата в твоей скуке, в твоих выпадах против нас, во всем неприятном, что случилось в моем доме с момента твоего приезда.
– Очень рад, что вы это понимаете.
– А ты, наоборот, просто святой. Может быть, мне встать перед тобой на колени и попросить прощения?
– Сеньора,- начал Пепе Рей, нахмурившись и перестав есть,- я очень прошу вас не смеяться надо мной так безжалостно. Я ведь не могу ответить вам тем же… Я только сказал, что в Орбахосу меня пригласили вы – и больше ничего.
– Это верно. Мы договорились с твоим отцом, что ты же-ппшься на Росарио. Ты приехал, чтобы познакомиться с нею. Я, кстати сказать, приняла тебя, как сына… Ты притворился, что любишь Росарио…
– Простите,- возразил Пепе.- Я любил и люблю Росарио; это вы притворились, что принимаете меня, как сына; вы как будто приняли меня сердечно, а тем временем с первой минуты начали пускать в ход всевозможные ухищрения, чтобы противодействовать мне п помешать исполнению обещаний, данных отцу; вы с самого первого дня задались целью привести меня в отчаяние, досадить мне; вы казнили меня, поджаривая на медленном огне; вы напустили на меня целый рой тяжб, а сами остались в стороне; вы лишили меня официального поста, на который меня назначили; вы распустили про меня по всему городу гадкие сплетни; вы изгнали меня из собора; вы постоянно держали меня вдали от той, кого избрало мое сердце; как инквизитор, вы мучили свою дочь одиночным заключением, которое будет стоить ей жизни, если в это дело не вмешается бог.
Донья Перфекта покраснела. Но эта вспышка уязвленной гордости и смущения при мысли, что ее замысел раскрыт, быстро прошла, и она опять побледнела, даже позеленела. Губы ее дрожали. Отодвинув от себя прибор, она вдруг поднялась. Поднялся и племянник.
– Боже мой, святая дева-заступница! – воскликнула сеньора, в отчаянии сжимая голову руками.- Неужели я заслужила такие жестокие оскорбления? Пепе, сын мой, неужели это говоришь ты?.. Если я действительно сделала то, что ты говоришь, я и вправду великая грешница.