Треугольник
Шрифт:
И все это как бы не имело никакого отношения к Кирку, настолько он был далек от увиденного, безразличен к нему. Но мало-помалу до него дошло, что все его ощущения соответствуют тому, что он когда-то читал о переживаниях людей в состоянии клинической смерти. Едва Кирк осознал это, как ему захотелось протестовать, но протест был каким-то глухим, слабым, словно протестовал не сам Кирк, а кто-то чужой, далекий ему и протестовал вяло, совсем не так, как протестовал бы он сам…, вкладывая в протест всю силу, как не раз уже это делал… Возможно, слишком часто…
– От
– Во всем виноваты мы, – послышался другой голос, голос Спока. – Это мы убили его своими эмоциями. Мы знали, что там опасно, но стояли и болтали, как несмышленые дети. И больше всех виноват я.
– Я виновата не меньше вашего, – в женском голосе звучало самообвинение.
– Да, – голос Спока плохо скрывал гнев и осуждение.
– И все-таки нельзя отбрасывать прочь то, что существует как реальность, мистер Спок. В том числе и чувства, а по-вашему – эмоции. Но вы, безусловно, правы – я жестоко просчиталась.
– В чем?
– Я рассчитывала, что вы всегда и во всем придерживаетесь присущего вам образа «истинного» вулканца.
– Я был и останусь истинным вулканцем, – ответил Спок.
– Да, вам слишком поздно меняться, мистер Спок, но если он выживет, вам придется признать и мое существование со всем тем, что под этим подразумевается.
– Под этим ничего не подразумевается, – резко ответил Спок. – Умрет ли он, выживет ли, я в любом случае про… в любом случае я останусь вулканцем.
Поправка не обманула Кирка. Больше того, еще до обмолвки он знал, какое слово хотел произнести Спок, хотя и не понимал, с чего это вдруг вулканец стал пропащим. И тут Кирк вернулся в свое тело, словно кто-то потянул за незримую нить, связывающую вольную душу с телесной темницей, и душа покорно вернулась в предназначенное ей место.
Что-то подобное случилось однажды на Вулкане. Тогда Кирк тоже умирал, и слова Т'Поя «Живи и здравствуй, Спок» внесли умиротворение и спокойствие в его тускнеющее сознание. Но Спок ответил: «Не хочу, потому что я убил своего капитана и друга», – каким-то образом заставили Кирка найти в себе потаенные силы и выкарабкаться из цепких лап смерти. А сейчас? Что подразумевает Спок, объявляя себя пропащим, независимо от того, выживет или нет он, Кирк? Это имеет какое-то отношение к Соле?
В странно преломленной перспективе, откуда-то сбоку и в то же время сверху, Кирк увидел вцепившиеся в рычаги управления руки Спока с побелевшими от напряжения костяшками пальцев. Лицо вулканца было искажено то ли болью, то ли нервным возбуждением.
– Он не умрет, Спок, – уверено заявила Сола. – И вы тоже.
– Как вы можете спасти его? На что рассчитываете? – спросил Спок. На то, что он увидел вас и полюбил?
– Лишь отчасти, – ответила она. – Но, главным образом, на то, что он видел, как вы смотрели на меня, вы думаете, он забыл
Сола склонилась над безжизненным телом Кирка, взяла его лицо в свои ладони.
– Я не разрешаю тебе покидать нас. Слышишь? Никто из нас не разрешит тебе этого.
Кирк осознал, что слышит слова своего приговора; он никуда не сможет уйти от рук, обхвативших побелевшими костяшками пальцев рычаги управления, от рук, нежно обнимавших его лицо. Но было и нечто другое, от чего он не мог уйти – была Вселенная, полная еще не раскрытых тайн. И тут на него навалилась смертельная усталость, захотелось покоя, хоть смертного, но покоя.
Вместо покоя Кирк ощутил тяжесть беспомощно распростертого тела и нудную тягучесть боли; душа в очередной раз вернулась в покинутое ею жилище и, кажется, надолго: он слышал руки Солы на своем лице, чувствовал исходящий от них поток тепла и живительной энергии.
Кирк открыл глаза и взглянул на Солу: если даже сознание вернулось к нему на один миг, она должна знать, что он «вернулся» окончательно и не собирается их покидать. А из каких далей – кто может знать?
Джима окутала привычная темнота, но не темнота безразличия, слух его напрягся до предела, чтобы расслышать доносившееся откуда-то издалека слова Солы:
– Теперь я уверена – он будет жить, Спок. И вам придется иметь дело со мной, с такой, какая я есть.
– Такая, какая вы есть… вы принадлежите ему.
– Спок, я, наверное, единственный человек невулканец, который знает, почему вас нельзя спасти одними словами… и как вас можно спасти.
Спок ответил отрывисто и грубо:
– Не смейте жалеть меня!
– О какой жалости вы говорите? Просто и вам я не позволю уйти!
В голове Кирка загудели тревожные колокола, судорожным усилием он попытался прийти в себя: со Споком разговаривают, как с земным человеком!
Но он – вулканец! И Сола знает об этом, не зря же она упоминает о поляне среди джунглей, где испепеляющий вулканизм Спока получил новый толчок. Что это за толчок? И почему Спок считает себя пропащим из-за чего-то такого, что принадлежит ему, Кирку?
И тут он вспомнил, что на поляне у Спока был такой же напряженный, возбужденно-испуганный взгляд, какой Кирк видел у него много лет тому назад на Вулкане перед наступлением брачного периода. Спок тогда и нетерпеливо ждал, и ужасался, надеясь избежать неизбежного.
Отчаяние охватило Кирка: знает ли Сола, что она должна делать?
… Маккой пошевелился и открыл глаза. Острая боль в плече, казалось, парализовала его. Но осознав, что происходит, доктор забыл и о себе, и о своей боли. Прижимая вывихнутую руку, он с огромным усилием поднялся на ноги, встал позади Солы, склонившейся над Кирком. Первым делом он прочитал показатели того, как она пользовалась пульверизатором с гипосульфитом и с уважением посмотрел на Солу как на коллегу. Но когда здоровая рука доктора прошлась над Кирком со сканером, взгляд его стал озабоченным и нахмуренным.