Треугольное лето
Шрифт:
– Мой замок… Каннингун-холл… он не только уютнейший дом, но и автор многочисленных романов.
Вздрагиваю. Вроде бы давно пора привыкнуть, что в наш прогрессивный век дома пишут книги, играют на скрипках и гуляют по улицам – так нет же, нет, каждый раз слушаю о достижениях домов, как о каком-то чуде…
Каннингун тем временем осторожно взял у меня книгу и пролистал несколько страниц.
– Поразительно… какая ловкая мистификация, как удачно выдумано…
– Выдумано? – дом вздрогнул, я схватился за колонну, чтобы удержаться на ногах, – господин следователь,
Я и ахнуть не успел, как дом покачнулся так, что Каннингун потерял равновесие и упал в маленький чулан, который дом гордо назвал потайной комнатой, – и дверь чулана захлопнулась.
– Скорее готовьте наручники! – скомандовал замок, – я помогу вам задержать его…
– Стойте! – голос Каннингуна из-за двери звучал глухо, – вы… скажите, почему вы верите ему?
Я не успел ответить, он не дал мне опомниться, добавил:
– Вы посмотрите… посмотрите книгу… полистайте… ничего не замечаете? А я заметил на седьмой странице…
Я старательно прочитал седьмую страницу, уже хотел сказать, что в ней нет ничего особенного, когда спохватился.
– Чёрт… Каннингун поправил свою крышу и открыл чердачное окно… Миссис Каннингун за ужином пожаловалась на свое крыльцо, которое нуждается в ремонте… ну конечно же, это писал дом!
Угрожающе хлопнула входная дверь – я понял, что замок не собирается шутить, но и я был не промах. Недолго думая, я сунул книгу в пламя камина и вытянул руку с пылающими страницами%
– Уважаемый замок… если вы немедленно не прекратите свои глупости, я сожгу вас дотла, я клянусь!
Я не ожидал, что мои слова возымеют действие, я думал, что мне еще придется повоевать с домом – но замок, похоже, понял, что я не шучу, покорно открыл двери.
– Вот так-то, и чтобы без глупостей, – сказал Каннингун, выходя из чулана, – я должен попросить прощения за свой замок… вот уж не ожидал от него такой выходки.
– Осмелюсь предположить… может… вам и правда будет безопаснее покинуть дом?
– Ну, я живу в этом доме более тридцати лет, и как никто знаю его непростой характер… Думаю, мы и на этот раз помиримся.
– Но… но… почему ваш дом хотел убить вас?
– Трудно сказать, – ответил Каннингун, – возможно, это связано с тем, что я завещал ему после смерти все мое состояние…
– Ничего подобного, – обиженно отозвался дом, – вы… вы… это несправедливо!
– Что такое? Что несправедливо?
– У вас… у вас есть дом! – крикнул замок.
– Ну, разумеется…
– …а у меня нет! так нечестно! Вы… вы… – мне казалось, что дом сейчас заплачет, задребезжит всеми стеклами.
– Уважаемый дом… – примирительно заговорил я, – мы… мы обязательно что-нибудь придумаем…
– Что? – замок сердился не на шутку, – что?
– Не знаю. Но придумаем. На то мы и люди, чтобы придумать…
Мы перебрались в маленькую гостиную, где леди Каннингун приготовила чай. Я восхищался самообладанием этой женщины, которая готовила чай как ни в чем не бывало, как будто дом только что не пытался убить нас всех.
– Удивительно… – пробормотал Каннингун, – дом, который переживает, что у него
Натотсветные
Поднимаюсь по пересохшему руслу реки.
Боюсь опоздать.
Смотрю на часы.
Нет, не опаздываю. По-моему. Хотя кто его знает, сейчас постучу в дверь, а Чикен откроет и скажет с самодовольной ухмылочкой, что я опоздал.
Чикен открывает.
Не говорит.
Бормочет какие-то привычные вежливости, рад вас видеть, и все такое, кричит супруге, чтобы поторапливала горничных, пора на стол подавать, гость пришел.
Гость…
Смотрю на семейство Чикена – плотные, непрозрачные, почти как живые, если не считать синеватой кожи. С интересом смотрят на меня, призрачного, невесомого, почти невидимого, ну еще бы, нищета им в диковинку. Мне подают чашу с кровью «для гостей» – малую чашу, но и этого хватает, чтобы насытиться.
Я жду.
Чикен обещал.
Сегодня.
Чувствую, что они тоже ждут, поглядывают на часы, старший сын то и дело подскакивает с места, расхаживает по комнате.
Я хочу спросить у хозяина – будет или не будет, зря я, что ли, пришел сюда, скажет мне или не скажет Чикен, откуда они берут кровь. Тем более, Чикены делают вид, что вообще ничего не происходит, допивают кровь, вытаскивают какие-то причудливые шахматы на десятерых, дочка хозяина терпеливо объясняет мне правила игры, её жених недобро косится на меня, отец семейства делает ему знаки, да ты посмотри на этого доходягу, нашел к кому приревновать…
Спохватывается.
Поворачивается ко мне:
– Ну, смотри, парень… никому не слова…
Отчаянно киваю.
Часы бьют три часа пополудни.
Что-то происходит, – неуловимо, мимолетно – я вижу на столе стопку бумаги там, где секунду назад ничего не было. Все спохватываются, по очереди кидаются к бумагам, подписывают что-то, хлопочут, паспорт, паспорт мой где, давайте скорее, да пора бы уже наизусть запомнить, да ну вас, я имя свое наизусть не помню, а вы…
Наконец, очередь доходит до меня, мне протягивают список. Уже хочу нарисовать цифры, тут же спохватываюсь, и – чер-р-р-рт, кто меня за язык тянет, опять полезла идиотская привычка еще оттуда, из жизни, не ставить подписи куда ни попадя, нет, смотрю на них, на всех, спрашиваю:
– А… за что подписываемся?
Чикен смеется:
– А тебе не все равно?
– Да… мало ли… а если я сейчас почки свои продаю или там…
– …почки твои уже двадцать лет как сгнили, и остальное все тоже, что-то поздновато ты продавать собрался…
– Ну… мало ли там что… душу дьяволу…
За столом снова смеются.
– И много ты в этом мире дьяволов видел? Еще кого выдумаешь?
Не выдерживаю:
– Нет, правда, за что подпись-то?
Чикен хмурится.
– Парень, тебе не все равно, что там у них делается? – кивает куда-то в сторону никуда.