Треверская авантюра

Руденко Сергей Владимирович

Ну а дальше вы уже знаете.

Отряд галопом ворвался в селение, застал мятежников, может и не «без штанов», но точно без какой-либо возможности защититься. С бунтовщиками было покончено меньше чем за полчаса. Нет, конечно же, не всех из них зарубили. Наоборот, бросавших оружие хускарлы охотно вязали и распихивали по сараям. Однако с самим бунтом после этого пришлось возиться еще почти неделю.

Остальные шесть дней Игорь объезжал все селения и фермы своего нового владения, названного в честь замка «Бринмор» и везде устраивал суды. При этом воины таскали с

собой отрубленные головы и еще живых пленников. Дальше в основном обошлось без казней, землянин все-таки предпочитал продавать в рабство, а не рубить головы или вешать, но это все равно были не самые лучшие дни в его жизни…

Почти все семьи бунтовщиков были лишены свободы, разлучены и отправлены на рабские рынки. В большинстве случаев Игорю приходилось «ругать» своих новых арендаторов и подданных, и лишь в паре ситуаций – не просто хвалить, а еще и награждать. Да, два приславших гонцов старосты были щедро награждены, а семья убитого – получила еще и компенсацию.

В остальном, речи приходилось произносить почти везде одинаковые, распоряжения отдавать похожие, в общем, обычная такая средневековая текучка. Из серой похожести этих поездок выпало лишь посещение большого по местным меркам селения на почти полтора десятка семей, где собственно и произошло убийство одного из его новых слуг.

* * *

Владение «Бринмор», несколько дней спустя

(1 мая 2019 года по «земному» календарю)

Все происходящее Игорю решительно надоело в первый же день, поэтому накануне он заметно перебрал и находился в меланхоличном расположении духа. Душа рвалась как можно быстрее вернуться в замок и придаться блаженному ничегонеделанию, но обязанности судьи требовали все-таки сначала закончить «разбор» этого дурацкого бунта.

…Уже на околице все пошло сильно не по предварительному сценарию. Хотя выехавшие чуть раньше основного отряда посланцы, видно было, что успели организовать все по сложившейся за последние дни «традиции».

Народ терпеливо ждал на пустой площадке перед околицей, для Игоря было приготовлено возвышение, спешно накрытое какими-то пошарпанными циновками и вполне приличными волчьими шкурами. В общем – подходящий антураж для очередного выступления «Театра Справедливость».

– Она, вот она помогала убивать моего сыночка! – встретила его криками очень неприятная на вид, очевидно, и до сразившего ее горя старуха. – Когда мой сын боролся с мерзким бунтовщиком, эта змея ударила моего кровиночку в спину!

Все это прозвучало еще до того, как хевдинг взгромоздился на свое будущее место. В дополнение к словам докладчицы, сельчане вытолкнули из своих рядов уже далеко не юную, но все еще довольно миловидную блондинку лет 35-40. В Треверской марке белоголовых было заметно меньше, чем, например, среди ивингов. Но у этой женщины явно были именно германские, а не кельтские корни. В ней не чувствовалось какого-то особого вызова, но точно хватало «внутренней уверенности». Может быть из-за этого, а может просто в противовес обвинительнице, женщина как-то сразу и легко вызывала чувство симпатии.

Нет, без каких-то подтекстов,

просто широко расставленные зеленые глаза, простое и «честное» лицо не привыкшего лукавить человека… Да мало ли из-за чего нам нравятся или не нравятся люди…

– Ты видела это сама? – невольно поморщившись от неприязни к шумной бабе, уточнил Игорь.

– Да, господин, так и было! – продолжала кричать та, под молчаливое одобрение земляков.

Игорь уже понял, что оскомину у него вызывает родственница погибшего героя, а значит, заткнуть ее не получится. Поэтому смирившись, он терпеливо ожидал, пока фонтан ее красноречия не иссякнет самостоятельно.

Продолжалось все это издевательство довольно долго. Хотя нельзя не признать, что помимо чисто эмоциональных реплик, практически без дополнительных вопросов тетка вывалила и все сведения, которые ему могло прийти в голову выяснять. Судя по молчанию остальных, а временами и одобрительным кивкам, в целом – шумная тетка не сильно погрешила против истины.

Выяснилось, например, что обвиняемая уже года четыре как вдова, все остальные – ее родственники, других претендентов не было, поэтому ее официальное одиночество так и затянулось: всегда было кому помочь, если возникала такая необходимость.

– Зачем ты сделал это, женщина? – спросил Игорь у вдовы, дождавшись паузы.

Все вроде бы было понятно, но просто приговорить человека, и не спросить у него хоть что-то он не мог.

– Староста напал на моего соседа, и стал одолевать, вот я и не смогла остаться в стороне… – вскинула подбородок вдова, отчего стало еще заметнее, насколько она хороша в свои почти сорок лет.

– Но ты знала, что он «староста» и поставлен следить за порядком?

– Да, – не стала увиливать та.

– Получается, что этим ты посмела бунтовать против моей власти и заслуживаешь смерти или продажи в рабство. Сбежать, я так понимаю, ты не успела… или не собиралась? – задумчиво уточнил Игорь.

Женщина обреченно опустила голову возможно не в силах ничего сказать, а может, просто не желая. От горя и понимания неотвратимости беды, ее лицо разом постарело лет на десять.

По всему получалось, что необходимо наказать не только семью, глава которой совершил убийство, и чью голову они привезли, в качестве доказательства участия в бунте, но и вот эту приятную ему бабу с детьми, неизвестно отчего влезшую в мужские разборки.

– Станьте все по семьям! – громко повысил голос судья, так и не дождавшись ответа.

Толпа с готовностью отхлынула и распалась на полтора десятка групп разного размера. Игорь прекрасно понимал, что сейчас должен произнести, и это было справедливо… Но отчего-то одолевало ощущение, как будто бы ему предстояло съесть лопату говна. Не то чтобы он был очень опытен в таких «кулинарных» экспериментах…

На самом деле, Игорь даже не видел повода оставить эту женщину в живых. В голове от всего этого шумела пустота, было муторно и ужасно грустно. Как будто бы судили сейчас его самого. От такого «неудобства» рождались быстрые лихорадочные мысли-ощущения, и становилось еще тоскливее.