Тревога
Шрифт:
Муминову вспомнилось тонкое, дочерна прокаленное солнцем лицо Мутала, его темно-карие глаза, в которых таилась по-детски радостная, счастливая улыбка. Он был возбужден, в приподнятом настроении, какое бывает у молодых людей, когда им везет и дела идут хорошо.
Муминов любил Мутала. Он как-то сразу поверил в него, поверил, что тому под силу поднять хозяйство, на протяжении долгих лет не выходившее из прорыва. И, несмотря на то, что многие тогда были против выдвижения Мутала на пост председателя, он, Муминов, отстоял его, бросив на чашу весов свой авторитет
Успехи Каримова на посту председателя были особенно замечательны еще и потому, что в кишлаке, где находился колхоз имени XX съезда, были живучи старые, родовые связи. И людям, которые годами подтачивали колхоз, наживаясь за его счет, удавалось при помощи этих связей скрывать свои нечистые дела. Мутал, кажется, сумел распутать и этот клубок. Честные колхозники воспрянули духом; они тоже поверили в молодого председателя и пошли за мим. И вот теперь, когда, казалось, в колхозе уже почти ликвидированы последствия упадка, случилось это несчастье.
Тяжело, горько! И вдвойне тяжело оттого, что ранена Шарофат. Не только Муминов — кажется, все, кто ее знал, с глубокой симпатией относились к этой энергичной, приветливой женщине, дельному бригадиру. Муминов с удовольствием беседовал с ней, часто бывал в ее бригаде.
Как же все это могло случиться?
Вспомнилась фраза из письма прокурора: «…М. Каримов, очевидно, считает, что напряженный период развертывания полевых работ — подходящее время для прогулок…»
Перед взором опять возникли темно-карие глаза Мутала, его счастливая улыбка, горделивая осанка.
«Так что же, друг, — мысленно обратился Муминов к Муталу, — и ты, выходит, зазнался?»
Поехать бы сейчас самому туда, в колхоз! Впрочем, нет, сперва надо поговорить с обкомом.
Муминов долго еще глядел на письмо прокурора, потом поднял глаза — секретарь-машинистка по-прежнему стояла перед ним.
— Свяжите меня с обкомом, пожалуйста.
— Хорошо, — кивнула девушка. И добавила, замявшись: — Там одна женщина дожидается… Хочет с вами поговорить.
— Кто она такая?
— Не знаю. Прежде не видела ее. Говорит, из «XX съезда».
«Муборак!» — с радостью подумал Муминов. Она была сейчас очень кстати — молодой агроном, недавно избранная парторгом колхоза.
Но тут дверь распахнулась от резкого толчка. На пороге стояла коренастая немолодая женщина.
— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста! — Муминов поднялся ей навстречу.
Женщина, которую уже давно все называли почтительно и кратко — Апа [3] , секунду стояла в дверях, пристально разглядывая секретаря райкома. Потом подошла, пожала протянутую руку.
3
Апа — старшая сестра.
— Прошу! — Муминов предложил ей сесть.
— Спасибо.
Она уверенно опустилась в кресло.
— Вы, конечно, знаете, товарищ Муминов, какое дело привело меня к вам?
— Слушаю вас, — сказал Муминов.
— Как! Вы еще не слыхали о несчастье?
— Кое-что слышал.
— Ну? И что же вы скажете? — Она подалась вперед. — Что скажете? Ведь это вы не послушали тогда нас, коммунистов. Помните? И вот… вот И чему это привело!
Она вдруг ссутулилась, опустила голову; схватила кончики цветастого платка, прижала к глазам. Плечи начал» вздрагивать.
Муминов уже много лет знал эту волевую, крутого нрава женщину и никогда еще не видел, чтобы она плакала.
— Успокойтесь, Апа, прошу вас! — Он поднялся с места. — Пострадал кто-нибудь из ваших родных?
— Родных? — переспросила она низким глухим голосом, подняв голову и отведя руки от глаз. — А если родные не пострадали, то и волноваться не о чем, так? Вы, кажется, забыли, товарищ секретарь райкома, что я член партии!
Вот сейчас она опять стала такой, какой ее знал весь район.
— Нет, я этого не забыл. Муминов сел на свое место, поглядел через окно в сад. — Но я считаю, что, когда обстановка осложняется, долг коммуниста не поднимать шумиху, а ободрить людей, которых постигло несчастье. И помочь- партийной организации разобраться в случившемся, отделить правых от виноватых.
— А если руководители парторганизации в этом вовсе не заинтересованы?
— Кого вы имеете. в виду?
— Кого? — тихо переспросила Апа. — Ну, хотя бы вас, товарищ секретарь.
— Меня? — вырвалось у Муминова. Он закусил губу: до чего некстати!
— Да, именно вас! — Резким движением руки и плеча она закинула конец платка за спину. — Разве станете вы искать и наказывать виноватого, если Мутал Каримов ваш любимчик? Скажете, не так? Но почему тогда вы уже столько, дней тянете, не принимаете, никаких мер?!
— Погодите, Апа, надо же разобраться…
— В чем тут еще разбираться? Четверо лежат при смерти!
— Кто вам сказал, что при смерти?
— Все говорят!
— «Все…» А я только что из больницы, беседовал с врачом. Кроме Шарофат…
Но Aпa словно не расслышала и заговорила, все более возбуждаясь:
— Вы думаете, я не видела, что творил ваш любимчик? Сама видела, своими глазами: порвал рубаху, избил парня… Да и все видели. Так что будьте покойны: справедливость восторжествует!
Вот как: Апа заговорила о справедливости. Муминов решительно поднялся:
— Все выясним, можете быть уверены.
— Не хотите разговаривать?! — Апа вскочила с места. — Надеетесь и на этот раз выгородить его? Как в прошлом году, помните? Когда оп вырубил все тутовые деревья, нанес огромный ущерб шелководству. А теперь накуролесил в Чукур-Сае. Арыки прорыл, средства выбросил… Славы захотелось! — Чуть-чуть косящие бараньи глаза Апы вдруг наполнились слезами: — Ему слава, а народу — страдай…