Тревожная служба
Шрифт:
Я понял, что торопливость и незнание нового в тактике наступления привели меня к нелучшему решению, и покраснел. Урок, преподанный полковником Ефремовым, запомнился на всю жизнь.
В 1958 году, когда я уже учился в Академии Генерального штаба и вместе с другими проходил стажировку в войсках, мне посчастливилось встретиться с генералом армии П. И. Батовым, командовавшим тогда Прибалтийским военным округом. Помнится, мы стояли в строю и слушали прославленного полководца.
– Вы решили посвятить себя военной службе, - говорил П. И. Батов. - Не забывайте: настоящими военачальниками не рождаются - ими становятся. Творите, выдумывайте, пробуйте!
Слушая генерала армии П. И. Батова, я вспоминал Ладогу, полковника А. М. Ефремова и злополучную классную доску, на которой мелом была нанесена обстановка. Да, мое решение было правильным, но "копеечным", потому что я не учел всего, а в бою это недопустимо...
Занятия, на которых почти всегда присутствовали старшие командиры и начальники, бывало, приходилось прерывать самым неожиданным образом.
В лесном массиве взвод лейтенанта Фролова отрабатывал захват парашютиста, когда поступило сообщение; появился подозрительный человек, необходимо задержать его и проверить.
Полковник Ефремов собрал взвод и обратился к командиру:
– Обстановка стала реальной. Как будете действовать?
Лейтенант Фролов был молодой, да и красноармейцы - тоже, их только-только призвали на действительную военную службу. Опыта, конечно, никакого. Не долго думая, командир крикнул: "Вперед!" - и бойцы гурьбой ринулись за ним в глубь леса.
– Стой! - скомандовал полковник. - Так не пойдет. Он быстро расставил красноармейцев, разъяснил, кто из них заходит с левого фланга, кто - с правого, выделил группу захвата.
– Теперь можно выполнять задачу, - разрешил он. - Приказываю двигаться как можно осторожнее, все видеть, а самим превратиться в невидимок.
Через два часа неизвестный был разыскан. Им занялись соответствующие товарищи.
– Не было бы счастья, да несчастье помогло, - шутил на разборе А. М. Ефремов. - Можно было провести еще три-четыре занятия и не знать, на что мы способны. А действовали умело! - похвалил он всех в заключение.
Не ради славы воевал советский солдат. Но как гордился он, когда в Указе Президиума Верховного Совета СССР или в приказе командующего фронтом среди награжденных находил свою фамилию! Когда видел на газетной странице описание своих боевых дел, а то и снимок!
И тут мне хочется сказать доброе слово в адрес военных журналистов, особенно Всеволода Анисимовича Кочетова, бывшего в те годы начальником отдела фронтовой жизни газеты Ленинградского фронта "На страже Родины". Человек высокой культуры, наблюдательный, храбрый, он обладал неиссякаемым запасом оптимизма и бодрости. Оружием журналиста Кочетова являлось не только перо, но и автомат, гранаты. Все это он носил с собой и всем мастерски владел. Говорю так потому, что встречался с В. А. Кочетовым и на Ладоге, и в блокадном Ленинграде, и на снайперских позициях.
Всеволод Кочетов не любил писать с чужих
Газете нужен был материал о людях, находившихся в боевом охранении. В. Кочетов, в валенках, полушубке и шапке-ушанке, с автоматом в руках, с гранатами и бутылками с горючей смесью в вещевом мешке, сотни метров полз по-пластунски, прежде чем добрался до боевого охранения. Фашисты, вот они рукой подать. Всю ночь палили из пулеметов, сыпали мины, в небе то и дело повисали "люстры", освещавшие все вокруг мертвенно-бледным светом. Не было возможности не только встать, чтобы размять затекшие руки и ноги, а даже голову поднять, пошевелиться.
Вернувшись на рассвете в землянку, В. А. Кочетов налил себе в кружку кипятка, сел на скамью, привалился к стене, обхватил кружку плохо повиновавшимися руками и устало закрыл глаза. Потом отхлебнул несколько глотков и сказал:
– Не раз слышал я, что рыбаки называют ладожский сиверко злодеем, а встретился с ним впервые. Ну и злодей! До того прохватил, что, кажется, даже кости трещат.
Он опять отпил из кружки и продолжал:
– Вы сами не знаете, какие вы герои, товарищи! Ветер-злодей, немецко-фашистские злодеи - все против вас. А вы стоите, как скала!
Таков был добрый друг пограничников Всеволод Анисимович Кочетов, приезду которого мы всегда радовались.
Рассказывая в книге "Город в шинели" о своей журналистской работе, о работе своих коллег, В. А. Кочетов написал такие слова: "...не пройдя через огонь, мы не сможем прямо, честно и открыто смотреть в глаза тем, о ком пишем; мы не будем иметь никакого права писать о них; и, чтобы иметь на это право, мы идем туда, вперед, где стреляют".
Хорошо написал! Правильно написал!
Фронтовую газету пограничники всякий раз ждали с нетерпением, словно письма от родных и любимых. Они не только читали ее в землянках, обсуждали прочитанное. Материалы, в которых шла речь о их боевых делах, аккуратно вырезали и посылали домой. Таким образом, газета не только воодушевляла воинов на борьбу с фашистами, в тяжелейших условиях блокады вселяла веру в победу нашего правого дела, но и звала на подвиг тружеников тыла. Спасибо ей за это! Если написанное мною прочитают работники газеты "На страже Родины", пусть знают они, что их с благодарностью помнят защитники Ленинграда!
Не могу не сказать еще об одном человеке.
Зимой 1941/42 года поэт Владимир Лифшиц написал в Ленинграде "Балладу о черством куске". Сейчас я уже не помню, где впервые было напечатано стихотворение, по-моему, самое лучшее из того, что написано поэтом. Пограничники читали и перечитывали его, переписывали и посылали родным и близким, любимым.
В балладе шла речь о лейтенанте, который по темным ленинградским улицам сопровождал на фронт автомашину, груженную продовольствием. По пути он после долгой разлуки с семьей на минуту заехал домой. В холодной, давно не топленной квартире его встретили сынишка - "старичок семилетний в потрепанной шубке" - и распухшая от голода жена, лежавшая в постели. Лейтенант, худой, похожий на голодную птицу, отдал свой паек - черствый кусок хлеба - сыну, а тот, воспользовавшись темнотой, вложил отцовский подарок в руку матери. Особенно впечатляли, пожалуй, вот эти строчки: