Тревожность у детей

Астапов Валерий Михайлович

К этому также следует добавить заболевания и повреждения, которые не только повышают уровень тревоги на данный момент, но и в этом раннем возрасте закладывают почву для особой чувствительности организма к ситуации опасности в будущем. Почти все факторы, создающие основу для физиологических реакций тревоги, так или иначе связаны с матерью. Состояние напряжения, неудовлетворенная потребность в ласке в младенческий период говорит о плохой материнской заботе; кроме того, некоторые заболевания и повреждения могут свидетельствовать об игнорировании матерью своего ребенка или враждебном отношении к нему.

Freud (1926) предположил, что только несколько проявлений тревоги у детей легко выделяемы для нас, поэтому

внимание должно быть ограничено ими. «Например, они проявляются в том случае, когда ребенок находится один, в темноте или видит, что вокруг посторонние вместо тех, с кем он привык быть – таких, как мать. Эти три условия могут быть названы и сведены к одному – потере любимого объекта, к которому он привык. И именно в этом ключ к пониманию тревоги» (136–137).

Это положение стало отправной точкой для нескольких современных теорий тревоги.

Bowlby (1969) предложил существенно пересмотреть некоторые положения психоанализа. «Важной причиной того, что в процессе взросления некоторые индивиды становятся склонными к тревожности, является то, что в детстве у них был период, когда они были слишком долго брошены на произвол судьбы или были частые отлучения от взрослых… Получив такой опыт в детстве, человек становится в процессе взросления сверхчувствительным к такого рода отделениям и потерям» (с.103).

Bowlby считает, что пагубный эффект зависит не только просто от отсутствия матери, которая может быть адекватно заменена, но и от определенного рода неадекватности матерей. В работе Ainsworth, развивающей представления Боулби, показано, что «матери, которые разным образом были недоступны для новорожденных, имели детей с четко выраженной «отлученной» тревожностью» (Ainsworth, 1971, с. 145).

Bowlby предложил довольно простую модель теории тревожности – ребенок обучается ожидать разлучения при первой своей привязанности в жизни, в результате он переносит это ожидание на последующие свои привязанности. Он сформулировал важнейший вопрос: «Почему, спрашивается, ребенок должен, находясь в темноте или с незнакомым человеком, быть таким тревожным, особенно если этот человек – «незнакомец» – очень внимателен и добр к нему?» (1969, с. 99).

Freud (1926) предположил, что причиной тревоги является пищевая потребность; разлученный ребенок начинает бояться «возрастающего уровня этой потребности, против которой он беспомощен», но этот уровень приобретается в собственном опыте, его может регулировать мать. Однако, это объяснение неадекватно. Оно, например, не объясняет тревожность, появляющуюся от незнакомого человека, которая возникает почти одновременно с тревожностью разлучения.

Нам кажется, что некоторые паттерны или сценарии поведения закодированы в нервной системе, и эти виды поведения реализуются при определенных стимулах: визуальных, звуковых и ольфакторных. Все они взаимосвязаны.

Возможно, дети получают стимулы, исходящие из паттернов поведения матери, которые в свою очередь сами являются внутренними (Klaus, 1975).

Затруднения, связанные с тревожностью отлучения, в свою очередь вызвали ряд вопросов, один из которых сформулировал Bowlby: почему тревожность отлучения повышается в возрасте 6–7 месяцев? Работа Spitz (1965) показала, что ребенок начинает различать небольшие части воспринимаемого окружения, как если бы это были изолированные части, затрудненные для восприятия. Эти небольшие части потом обязательно объединяются в целое. Примером может служить соединение вместе различных черт лица. Вначале значимыми являются только глаза, и ребенок будет улыбаться маске с глазами и ртом, выражающим гнев, или вообще без рта. Позднее рот становится необходимым для восприятия, в то время как профиль не вызывает никакой реакции. Потом и профиль вызывает улыбку и паттерн лица становится завершенным.

Кроме визуального, приобретается и другой

опыт. Например, в начале жизни эмоциональные состояния не всегда могут быть различимы по их телесным проявлениям. Хорошо выраженные состояния, такие как злость и напряжение, могут быть перепутаны с проявлением сострадания. Когда эти чувства становятся различимыми, они связываются с восприятием органов чувств другой модальности. Например, определенный образ матери может вызвать специфическую эмоциональную реакцию. Образ «кормящей матери» связывается с приятными физическими состояниями – теплотой и висцеральным комфортом.

Организация сознания ребенка, объединение ранее несвязанных элементов воспринимаемого мира, есть процесс концептуализации, т. е. приписывания значений тому, что воспринимается. Например, объединяя небольшие концепции «глаза», «губы», «волосы», ребенок создает новую концепцию «лицо».

Можно предположить, что различный опыт восприятия матери на первом этапе организован дискретно, так, что существует отдельно «мать, приходящая ночью», «мать, входящая в комнату», «мать около детской кроватки». Таким образом, «мать» – это набор из многих матерей – женщин, все они хорошо узнаются, но не взаимосвязаны.

С первого взгляда такая необычная гипотеза кажется затруднительной для изучения. Однако известный шотландский психолог Bower (1974) провел следующий эксперимент: «Я буду описывать новорожденных, которые размещаются напротив зеркал, воспроизводящих 2 или 3 образа человека. В одном случае новорожденному предъявлялись 2 или 3 изображения его матери, в другом он видел свою мать и 1 или 2 незнакомых женщины, сидящих в такой же позе, как и его собственная мать.

Новорожденные в возрасте менее 20 недель в случае многократного предъявления матери успешно реагировали с помощью улыбок, движением рук на каждую мать поочередно. При предъявлении незнакомой матери новорожденные так же счастливы и взаимодействуют с ней так, как если бы это была их собственная мать. Они не узнавали собственно различных матерей, в этом смысле я употребляю термин «идентификация», которой означает, что они не идентифицировали различные образы матери, принадлежащие одному и тому же человеку.

Новорожденные в возрасте более 20 недель игнорировали незнакомую и взаимодействовали со своей матерью. Однако при многократном предъявлении матери они становились удрученными, когда видели более чем одну маму. Я должен признать, что это показывает, что более маленькие новорожденные идентифицируют объекты с местом, и, следовательно, они думают, что у них множество матерей. Более взрослые новорожденные идентифицируют объекты по качеству, они знают, что у них только одна мама. Поэтому они становились удрученными при одновременном предъявлении нескольких изображений» (с. 83).

Это исследование позволяет предположить, что возраст 6–7 месяцев представляет собой стадию развития ребенка, когда впервые у него формируется «внутренняя представленность», согласно терминологии Schaffer (1971), единственной матери. Если это так, то этим частично можно объяснить появление тревожности отлучения в возрасте 6–7 месяцев.

Пока эта идея представляет собой какой-то теоретический интерес, она требует дальнейшей разработки, хотя бы даже незначительной. Развитие «внутренней представленности» является существенно значимым для отношений между объектами. Переход от частичного восприятия объекта к построению его целостного образа можно рассматривать как показатель процесса созревания. Это утверждение Schaffer, который определил тревожность отлучения, как краеугольный камень в когнитивном развитии ребенка, представляющий собой первое появление интегративной «внутренней представленности». Эта идея может быть проверена при изучении формирования привыкания, которое зависит от противопоставленности внешним объектам внутренней представленности.