Тревожный месяц май

Миксон Илья Львович

– Семен Семенович… - Терять Антону было уже нечего.
– Семен Семенович, какая фамилия, вы говорили, у того бойца, который с вами контратаку отбивал? На «К»?

– На «К»? Были у нас, ясное дело, на все буквы и всех, наций. А в той контратаке, что я тебе рассказывал, действовал со мной… Этот, как же… Фу ты, склероз проклятый! Ну, этот… Вот вижу его прямо явственно, а фамилию никак! Да как же его?

И тут появился Павел Кириллович:

– Не спится, Семеныч?

– Не спится, командир. Такой день

предстоит, вроде бы заново ребят хоронить.

– Да… - тоже вздохнул Градов и тоже опустил глаза.

– Я потом, - поспешно проговорил Антон и юркнул в ванную.

Теперь и сирели Армен не смог удержать Осипова.

– Кто он, этот на «К»?

– Хочь арестовывай, - вздохнул Ерофеев, - а опять запамятовал. Увидел бы, тогда еще, может…

– Разве его не было на празднике?

– В том и дело, не было. На курорте как раз лечился, в ваших местах, между прочим, на Кавказе.

Человека с фамилией на «К» найти надо было во что бы то ни стала

Самым ярким воспоминанием Ерофеева была контратака; подземные лабиринты, верно отслужившие в войну и не понадобившиеся для бесед и рассказов, давным-давно стушевались, размылись, как чернильный рисунок под дождем.

Вот «К», тот не мог забыть все начисто: до войны лет пять или шесть на комбинате трудился.

– И Градова самого, Павла Кирилловича, расспросите! Если чего и меня надо будет, товарищ Осипов, то я завсегда готовый. Как солдат и почетный пионер опять же!

КОГДА БЫЛА ВОЙНА

Пока Градов Павел Кириллович ругался с поставщиками, приструнивал нерадивых, громогласно распоряжался на объектах, было еще терпимо, но наступала пауза - и сердце сжималось, хоть криком кричи. Шесть лет не курил, опять задымил, папироса за папиросой.

От никотина еще туже сердце поджимает, а вроде бы и некуда больше. Неужели и второго сына лишился? Первый от войны погиб, и второй, наверное, военного наследия жертвой стал. Куда он так бесследно пропасть мог?…

Павел Кириллович заложил под язык белую таблетку из стеклянного патрончика, который тщательно скрывал от Жены, и опять закурил.

По пути к строящейся школе Павел Кириллович - в какой раз за эти страшные дни и ночи - завернул в милицию.

Старший лейтенант, к счастью, был у себя.

– Пока ничего существенного, - сказал он.

– А не существенного?
– искательно заглядывая в черные глаза Осипова, спросил Градов.

– Был у вашего однополчанина Ерофеева.

– Он-то при чем?

– Ваш сын седьмого мая ездил к нему, о войне выпытывал. Но не это сейчас главное. Вы никого не знаете из работающих на НПЗ однополчан с фамилией на букву «К»?

Градов подумал немного и ответил отрицательно. Из старой гвардии один Русаков в Иришах остался.

«Русаков?
– сирели Армен прикрыл глаза густыми ресницами и несколько

раз повторил эту фамилию, словно раскусывая ее и смакуя каждую буковку.
– Русаков. Ру-са-ков. Русак. Ру-сак… Вслушайся, Армен-джан!»

Осипов распахнул глаза и резко придвинулся к Градову.

– Русаков, Русак! Вам не слышится в этом слове доминирующее «К»? РусаК. РусаКОВ! Лошадиная фамилия, помните, у Чехова? Лошадиная фамилия - Овсов. А тут звуковой обман. РусаКов. Такая фамилия, вполне вероятно, может запечатлеться, как на «К». РусаКов. Верно?

– Возможно, - не очень уверенно поддержал рассуждения офицера милиции Градов.
– Возможно… А Русакова что-то не видно, в отпуске был, теперь, очевидно, по делам убыл. Был бы здесь, пришел. Фронтовой товарищ, пришел бы.

Осипов, ничего не говоря, завертел телефонный диск. Через несколько минут сообщили, что Русаков П. П. находится в командировке, сегодня-завтра должен возвратиться. Нет, в гостиницах он не живет. Русаков ночует обычно у своего однополчанина.

– Кто в Ленинграде из ваших?
– спросил Осипов.

– Лукьянов, - не задумываясь, назвал Градов.

Заказали по срочному Ленинград. Квартира Лукьянова не отозвалась. Наведя справки, дозвонились на фабрику.

– Лукьянов ушел уже, - ответили.
– Не очень давно, с полчаса как ушел. Смена его кончилась!

Закончился рабочий день и в учреждении, куда был командирован Русаков.

Осипов с сожалением отодвинул от себя телефонный аппарат и сказал, утешая и подбадривая Градова и себя:

– Ничего, найдем, Павел Кириллович. С таким парнем, как ваш Антон, ничего непоправимого случиться не может. Найдем! Слово милиционера!

«Не хвастайся!» - строго оборвал сирели Армен.

«Надо же человека поддержать, сына потерял…»

«Не потерял! Разве можно такие слова говорить?! Ты что, мертвым его видел? Утопленником? Тигром растерзанным? Бесшумной миной убитым?»

«Нет…»

«Так почему такие слова говоришь?! Надежду потерял, да? Тогда немедленно иди к начальнику и проси замену. Человек, потерявший надежду, не человек. И не милиционер тем более!»

Сирели Армен как следует отчитал Осипова, тому и оправдаться нечем. Самое трудное ведь не перед другими - перед самим собою оправдаться.

Прораб Градов, конечно, не слышал этот разговор, сидел, придавленный своим горем. Отрешенный взгляд его медленно скользил по кабинету, остановился на коричневом револьвере.

На стволе и граненом барабане кое-где виднелись вороненые пятна, а деревянная рукоятка совсем даже сохранилась. Она-то, рукоятка, и пробудила внимание капитана запаса. Градов вдруг поднялся со стула, шагнул к стене и, не спрашивая разрешения, снял с гвоздика револьвер. Руки его затряслись.

– Так это же, это… - начал он и задохнулся от волнения.