Три билета до Эдвенчер
Шрифт:
Это переходило всякие границы. Мало того, что до Эдвенчер можно без всяких проблем взять билет, так еще речь зашла о классах! Я заколебался, стоит ли вообще ехать туда. А вдруг за манящим названием скрывается какой-нибудь шикарный морской курорт с кинематографами, барами, неоновыми огнями и прочими сомнительными признаками цивилизации! Я развернулся и так бы и ушел обратно, если бы не столкнулся с Айвеном, согнувшимся под грузом нашего барахла. Я подозвал его и попросил разрешить этот удививший меня вопрос о классах. Тот объяснил: если возьмешь билет второго класса, поедешь в набитом, как сельди в бочке, трюме парома, а затем в точно таких же условиях — в трюме речного парохода; а прошел с билетом первого класса — можешь усесться в драном шезлонге на верхней палубе парома, а на пароходе даже и покормят. Меня это устроило, и вот я беру три билета первого класса в один конец до Эдвенчер.
Мы
— Слава Богу, что мы вырвались из Джорджтауна, — вздохнул он, бесстрастно очищая банан и бросая шкурку пролетавшей мимо чайке. — Я так люблю снова забраться в глушь и более не чувствовать себя запертым в этих каменных джунглях! Лучшего места для покоя и отдыха, чем глушь, не найти!
Я промолчал. Совершенно согласен с тем, что глушь — лучшее место, чтобы расслабиться, но имеет ли Боб хоть малейшее представление, чем для него обернется жизнь в глуши в компании с ловцом зверей! Судя по его репликам, он, очевидно, представлял себе это дело так: валяешься в гамаке до одурения и ждешь, пока звери сами полезут в твои клетки. Я решил не разрушать его иллюзий, пока не окажемся от Джорджтауна чуть подальше.
Боб — художник, и первоначальной целью его поездки в Гвиану было написать серию картин из жизни различных индейских племен. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Приехав, он обнаружил, что до многих мест, которые он намеревался посетить, невозможно добраться из-за разлившихся рек, а иные территории вообще оказались под водой. Так бы он, бедняга, и торчал в Джорджтауне, словно Ной в ожидании, когда схлынут воды Всемирного Потопа, если бы не столкнулся с нами. Услышав, что я вот-вот отправляюсь в свою первую поездку в глубь страны, он с похвальной наивностью заявил, что лучшего попутчика мне никогда и нигде не найти. Право, считал он, куда забавнее отправиться в экспедицию с отважным ловцом зверей, чем сидеть сиднем в Джорджтауне да ждать погоды, а к тому времени, когда мы вернемся, воды уже, наверно, схлынут, и можно будет отправиться писать любезных его сердцу индейцев. Жаль, конечно, но этой мечте так и не дано было осуществиться: все то время, что Боб провел в Гвиане, он сопровождал меня в различных экспедициях в глубинные районы страны. Ему не довелось сделать ни одного мазка, а под конец уже стало и не на чем: мы реквизировали у бедняги весь запас холста на обшивку ящиков со змеями, чтобы отправить их в Англию воздушным путем. Зато впечатлений у него осталось… о-го-го… на всю оставшуюся жизнь! Вспомнить, так даже страх: обедал и ночевал в обществе самого фантастического зоопарка птиц, зверей и рептилий; пробирался сквозь чащобы, перепрыгивал овраги, плыл по сумрачным озерам и рекам, утопал в густых травах… Конечно, потел и уставал, сажал синяки и набивал шишки… Ну а тогда, в тот роковой день, когда мы взяли курс на Эдвенчер, я, конечно, предвидел все это, но сам Боб, очевидно, и не подозревал, на что обрекает себя, связавшись с отважным ловцом зверей.
Но вот раздался долгожданный скрежет — паром подвалил к каменной пристани. Мы начали беспечно сгружать наш багаж, избрав для этого самый простой способ — перебрасывали через борт Айвену, стоявшему на набережной на подхвате. Когда через поручни перелетел последний чемодан и мы спустились к Айвену, какой-то сумрачный субъект отделился от бочки, на которой сидел, и двинулся к нам.
— Вам на поезд в Парику? — спросил он.
— Да, имеем таковое намерение, — ответил я. — Вот только как бы нам доставить багаж на станцию!
— Так поторопитесь!.. Поезд должен был уйти еще десять минут назад! — сказал незнакомец, не без оттенка злорадства.
— Боже! — в панике воскликнул я. — А сколько же до станции?
— С полмили, — ответил тот. — Сейчас я пригоню вам грузовик, — сказал он и исчез.
— А что, если не успеем на поезд, Айвен? — сказал я. — Когда же следующий?
— Только завтра. Если не успеем на этот, придется ждать до завтра.
— Как, прямо здесь?! — воскликнул Боб, окинув взглядом грязный берег реки да два-три стоявших на нем полуразвалившихся сарая. — А где же мы будем ночевать?!
Но прежде чем Айвен смог подобрать слова, чтобы его утешить,
— Поторопитесь! — сказал он, переводя дыхание. — Я чувствую, поезд отойдет вот-вот!
Мы лихорадочно наваливали наши пожитки на тачку, подгоняемые доносящимися издали пыхтением и ворчанием — это паровоз разводил пары. Погрузились — и помчались по дороге. Позади, что твой пулемет, грохотала тачка, влекомая Айвеном и запыхавшимся незнакомцем. Мокрые как мыши, мы галопом влетели на станцию, высунув языки, и сразу же возбудили нездоровый интерес разного сброда, собравшегося на платформе. Толпа приветствовала наши разгоряченные, взъерошенные персоны насмешливым свистом, сменившимся злорадным улюлюканьем, когда тачка со всего маху налетела на камень и часть багажа вывалилась на землю. Но вот сверхчеловеческим усилием мы швырнули в вагон последнюю коробку — и поезд тронулся. Я же, высунувшись из окна, успел-таки бросить горсть монет прямо в лицо нашему благодетелю, который отчаянно бежал за поездом и умоляюще протягивал руки.
Крохотный паровозик отважно мчал вперед, увлекая за собою череду облезлых вагончиков мимо залитых водой рисовых полей и темнеющих островков леса; ему было так радостно, что однажды он набрал скорость — подумать только, целых двадцать миль в час! И как он выдержал столь огромную скорость! Пейзаж сиял самыми яркими оттенками зеленого, словно его почистили, помыли и подкрасили специально для нас. Повсюду, где только видел глаз, простиралось царство птиц. Тут и искрящиеся белые цапли, торжественно вышагивающие по коротеньким, нежно-зеленым всходам риса; и яканы, взмывающие в воздух при приближении поезда с оросительных каналов, убранных узором из водяных лилий, — при взлете бросались в глаза их желтые, словно лютики, крылья. В лазури небосвода вычерчивали свои величественные арабески коршуны-слизнееды, а в кустах перепархивали с ветки на ветку десятки красногрудых трупиалов; их малиновые грудки вспыхивали на зеленом фоне словно огоньки. Пейзаж, казалось, был перенаселен пернатыми — поднимешь глаза, увидишь цапель, а чуть опустишь — не налюбуешься их величавым, мерцающим отражением в воде. А вот опять яканы, семенящие на длинных ногах по ковру из листьев водяных лилий; а там из камышей выглядывают покачивающиеся желтые головки болотных птиц. У меня уже рябило в глазах от этого калейдоскопа впечатлений, а взгляд мой все никак не мог насытиться — то яркое цветовое пятно, то движение пестрых крыльев в камышах, то стремительный перелет над полями.
Между тем Боб преспокойно дрыхнул в уголке вагона, а Айвен пропал где-то в купе проводников, предоставив мне одному любоваться орнитологическим парадом; вдруг налетел свежий ветер, заволок пылью гладь воды в каналах и моментально наполнил купе удушливым дымом, гордо изрыгаемым паровозной трубой. Я неохотно закрыл окно, каковое, судя по его внешнему виду, никогда не мылось с тех самых пор, как было вставлено. Коль скоро красоты местности теперь были от меня отрезаны, я последовал примеру Боба и задремал. Наконец паровозик, сделав последний рывок, втащил-таки состав в Парику; тут мы все проснулись и не торопясь вышли на платформу.
На месте обнаружилось, что речной пароход, храня немыслимую в условиях тропиков верность расписанию, уже подошел к причалу и громко, призывно гудит, возвещая о своем намерении тронуться в путь. Мы поспешно взбежали на борт и вскоре блаженно растянулись в каких ни есть шезлонгах, которые для нас припас Айвен. Пыхтя, пароход отошел от Парики и устремился вниз по течению, по темным водам Эссекибо, лавируя в запутанном лабиринте меж крохотных зеленых островков, которые словно бы нарочно всплывали на поверхность перед самым его носом. Мы же, подремывая, сидели в шезлонгах, ели бананы и любовались красотою, возникшей в хитрых цепочках островов, мимо которых проплывал пароход. Когда подошло время, нам подали обед в крохотном салоне; насытившись, мы вернулись в шезлонги наслаждаться солнцем. Но стоило мне снова задремать, как меня тут же бесцеремонно разбудил Боб, тряся за руку:
— Джерри, просыпайся скорее! А то проспишь такое! Пароход, очевидно намереваясь обогнуть мель, подошел почти вплотную к берегу, так что от густого подлеска нас отделяли каких-нибудь пятнадцать футов. Я окинул сонным взглядом деревья.
— Что-то я ничего не вижу… Что там такое?
— Да вон же там, на ветке… Зашевелилась! Неужели не видишь?
Вот тут я и увидел! В блеске солнечных лучей, среди листвы, восседало создание, будто пожаловавшее из волшебной сказки — крупная ящерица, да нет, пожалуй, целый ящер с чешуйчатым телом, раскрашенным во все оттенки нефритового, изумрудного и травянисто-зеленого.