Три девицы под окном...
Шрифт:
— Смотреть не стану и слушать не хочу, — заявил богатырь и неожиданно зычным голосом затянул песню, заглушая провокационные речи.
На шум стали сбегаться зрители. Грузные бояре в исподнем глубокомысленно трясли нечесаными бородами, дворовые девки опасливой стайкой жались друг к другу. Ободренный большим стечением народу, Афоня очухался, отполз от ведьмы подале и, приняв бравый вид, принялся давать ценные указания щуплому Добрынюшке, который отчаянно удерживал оборону. Прибежала взъерошенная Ткачиха, оценила ситуацию, истошно заголосила и кинулась к распростертому на коврике телу
— Что за шум посреди ночи? — Салтан растолкал бояр и оказался прямо перед Добрыней, продолжающим горланить песню. — Ексель-моксель, как говаривала моя покойная…
— Имей совесть! — одернула его Лебедь.
— Извини, Матрёшенька.
Он оборотил грозный взгляд на богатыря:
— Да заткнись ты, право слово! Это что у тебя за пугало?
Добрыня перестал голосить и, открыв наконец глаза, вытянулся перед государем для доклада:
— Вот изволь полюбопытствовать, царь-батюшка. Изловили-таки ведьму, которая казенную амуницию сперла… в смысле, похитила.
— Вот как? — Салтан с любопытством поглядел на Варю.
— Не крала я ничего, царь-батюшка, — попыталась оправдаться девушка, — да и не колдунья я вовсе, так… случайно испачкалась.
— Случайно, говоришь? А чего это ты к теще моей в горницу поперлась? Ишь до чего старушку довела! — взыграли неожиданно в Салтане родственные чувства. — Дело ясное. В башню ее, а поутру на кол. Пойдем, Лебедушка…
— Погоди, Салташа, чтой-то больно ты раскомандовался, — сдержанно произнесла царица. — Сродственницу твою мне тоже жалко, а посему, я так думаю, ведьму надобно сжечь, и немедля.
Салтан смутился:
— Прости, коли чем обидел. Да только при чем здесь костер? У нас тут что, Европы какие Западныя?
Лебедь надменно прищурилась:
— А я, знаешь ли, не чужда прогрессу.
— Так и я уважаю новые технологии. Токмо супротив колдуний лишь одно надежное средство имеется — осиновый кол. И обсуждать здесь нечего!
— Ах, нечего? — Глаза царицы потемнели от гнева. — Разумеется, нечего! Мы и не будем обсуждать. Несите, ребятушки, дрова на центральную площадь!
Самодержцы уставились друг на друга, будто два барана, повстречавшихся на мосту. Первым не выдержал Салтан:
— Ах, и хороша ты, царица, во гневе праведном! Склоняю пред тобой повинную голову: был не прав, сердечно раскаиваюсь.
Лебедушка расцвела:
— И ты прости меня, славный государь! Погорячилась я маленько…
Бояре растроганно заулыбались, Афоня ревниво сдвинул брови, и лишь Сонька Ткачиха осталась равнодушна к проявлениям аристократического благородства: под видом дочерней заботы она уже успела оттащить Бабариху подальше от любопытных глаз, водрузить на жесткое ложе и хорошенько обыскать. Скатерки при бабке не было. Изнывая от нетерпения, Сонька решила сымитировать поиски нюхательной соли — того гляди придет старушка в сознание, и уже не пороешься в ее вещах. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, заботливая «дочурка» заскользила по комнате, тщательно перетряхивая имущество «мамаши». Скатерки нигде
ГЛАВА 16
Птенчиков откинул крышку сундука. Воздух! Какое счастье, что на свете есть воздух!
Отдышавшись и уняв головокружение, детектив выбрался из своего тесного убежища, смахнул с рукава ажурные царицыны панталончики и хищно устремился к смятой постели. Жаль разорять уютное гнездышко, да что поделаешь! Откинув одеяло, он сорвал с перины вожделенную простынь, плотно свернул и сунул за пазуху. Нужно спешить в башню.
Иван выскочил из опочивальни, пробежал несколько коридоров и уже собирался свернуть к выходу, когда шум возбужденных голосов, доносящийся из противоположного крыла, заставил его остановиться.
— Ведьма!!! — разобрал Птенчиков.
«Странно, Сонька уже улетела, а местная общественность всё не может угомониться. И что за проблемы у них возникли?»
Иван сделал еще несколько шагов к выходу. Нужно срочно спасать Егора. Не ровен час, вспомнит о нем сиятельная парочка, призовет пред светлы очи, и пиши пропало… Да и простынка слишком вызывающе топорщится за пазухой, как бы кто не заинтересовался.
И всё-таки, что это почтенным людям не спится в поздний час? Устроили посреди дворца неформальную тусовку… Птенчиков задумчиво пощупал простыню.
Постоял немного. А затем развернулся на 180 градусов и пошел на голоса.
Интуиция детектива не подвела. Приблизившись к последнему повороту, он осторожно высунул голову и увидел… размалеванную какой-то светящейся краской девицу. Нет, это была не Сонька. К вящему ужасу, в фосфоресцирующем чучеле Птенчиков опознал свою любимую ученицу, Варю Сыроежкину, опрометчиво оставленную им на острове. Добрыня крепко держал девушку за волосы, намотав роскошную косу на загорелый кулак, а рядом состязались в любезности венценосные голубки:
— Душенька, Матрешенька, — говорил Салтан, — конечно, если тебе так хочется сжечь эту поганую ведьму, я не стану мешать удовольствию. Выслушай токмо один совет: лучше бы устроить сие зрелище не при полной луне, свет которой, как известно, питает силы разнообразной нечисти, а при первых же лучах солнца. Очень, знаешь ли, живописно: нежная заря румянит небо, а на жарком костерке подрумянивается ведьма!
— Что ты, Салтанушка! — умильно ворковала Лебедушка. — Ты мой гость неописуемый, а слово гостя — закон. Хочешь проткнуть ведьму колом осиновым — воля твоя, перечить не стану.
— Как ты великодушна, прекрасная царица! Но и я не лаптем делан, в толк разумею. Вели складывать хворост!
И тут Лебедь явила чудеса дипломатической мудрости.
— А давай, — говорит, — сделаем так: сначала проткнем ведьму осиновым колом, а потом прямо с ним на костер сунем. Еще лучше гореть будет!
Салтан смахнул слезу умиления и тихо прошептал:
— Я всё больше убеждаюсь, что мы могли бы составить идеальную пару…
Птенчиков отпрянул за угол. Его трясло. Ну надо же, еще не успел вытащить из башни Гвидонова, а тут уже собираются стряпать шашлык из Сыроежкиной! Хорошо хоть, Салтану не по душе полнолуние, есть время до рассвета.