Три девочки [История одной квартиры]
Шрифт:
– Милый доктор!.. – чуть слышно проговорил Леонтий Федорович и долго молчал.
Они вместе читали и перечитывали письма близких, которые оба бережно хранили. Яков Иванович без конца мог рассказывать о том, как героически работали его «ребята» на заводе и на «Дороге жизни» в немыслимых, нечеловеческих условиях. Жадно выспрашивал Леонтия Федоровича о боях, о фронтовой жизни, о его ранении, о взятии Берлина. Меньше всего рассказывали о самих себе, хотя каждый думал, слушая другое: «Чего же ты, брат, о собственном-то героизме умалчиваешь?»
Они
И как эти беседы обо всем – самом близком, самом дорогом – облегчали им дни ожидания встречи с любимыми!
– Ну, теперь показывайтесь, какие вы стали; на вокзале в суете я вас не разглядел, – говорил Леонтий Федорович, опускаясь на тахту и усаживая рядом с собой Софью Михайловну.
– А мы теперь – лесенка, смотрите! – И Люся встала перед ним, подзывая Катю и Наташу.
– Взрослые девушки, – не без удивления произнес Леонтий Федорович.
Девочки встали рядом, сияющие и счастливые.
– Рассматривай, папка, – весело сказала Наташа.
Они действительно стояли лесенкой.
Больше всех выросла Люся. Очень высокая, широкоплечая, загорелая, с крупными руками и ногами, она казалась бы старше своих лет, если бы не прежняя ребячья мордашка с вздернутым носиком и большим веселым ртом.
Рядом с ней стояла Наташа. Она выросла меньше и доставала Люсе только до глаз. Леонтия Федоровича поразило лицо дочки. Черты лица стали более четкими, определенными, а глаза – живые и внимательные – глядели уже совсем по-взрослому. В них увидел он то решительное, упорное, немного даже озорное выражение, которое он так любил в жене.
Катя выросла еще меньше. Но изменилась она, пожалуй, больше всех. Она была все такой же тихенькой и скромной, но смотрела уже не исподлобья, как раньше, а высоко подняв голову, ясно и открыто, прямо в глаза собеседнику. В ней не оставалось и тени прежней, почти болезненной застенчивости.
– А где Тотик? Тотик! – Леонтий Федорович искал глазами сына.
Тотик оказался на балконе, где, перевесившись через перила, внимательно разглядывал улицу. Наташа взяла его за руку и подвела к отцу.
– Неужели это Тотик? – засмеялся Леонтий Федорович, привлекая к себе высокого, худенького мальчика. – Ну, что же ты молчишь? Я еще и голоса твоего не слыхал! Ты что, папы стесняешься?
Тотик отрицательно покачал головой. Нет, он не стеснялся, но ему трудно было говорить. Он помнил отца смутно, и сейчас с глубоким волнением рассматривал этого большого, сильного человека с совсем седыми волосами, такими добрыми, ласковыми глазами и двумя рядами орденских ленточек на груди. Тотик сам не понимал, что больше волнует его – эти ленточки или круглая черная кожаная варежка, которая торчала из левого рукава, и в которой – он знал – нет никакой руки. И Тотик молчал.
– Ничего, –
В комнату вошел Яков Иванович.
– Ну вот, сейчас и чайник закипит. Будем скоро ужинать, – сказал он сияя.
Катя подбежала к деду и, обняв, прижалась к нему. Ее поразило, как он за эти годы постарел и как-то весь усох.
– А Катюшка-то моя какая, а? Ну-ну! – повторял изумленно Яков Иванович все те же слова неизвестно в который раз.
– Какая же, дедушка? – смеялась Катя.
– Да уж… такая! Ну-ну!
– Яков Иванович там что-то вкусное мастерит, – сказал Леонтий Федорович, – пир горой решил устроить.
– Погодите, еще до пира радость будет, – сказал Яков Иванович и с лукавой улыбкой вытащил из кармана открытку.
– Катюшка, читай вслух! Только что из ящика вынул.
Катя посмотрела на подпись и вскрикнула:
– Вы подумайте! От Васи и Анны Николаевны вместе!
Люся завизжала совсем по-прежнему и бросилась к Кате. Бросилась и Наташа, и они обе чуть не вырвали открытку из рук Кати. Захлебываясь, читали вслух втроем.
Вася поправлялся от ранений в госпитале в маленьком городке Западной Украины. В этом же госпитале работала и Анна Николаевна, – и вот они вместе посылали привет.
– Да! – вспомнил вдруг Леонтий Федорович. – Я должен передать тебе, Наташа, еще два привета. Заходила как-то Нина Смолина…
– Жива?! – обрадовалась Наташа.
– Жива. Поправилась тогда. О тебе спрашивала, о Люсе. А еще на днях встретил я на улице твою Веру Петровну…
– О?! И она жива!
– Она, оказывается, эвакуировалась еще в начале войны. Когда дом разбило, ее уже не было.
И без того радостное настроение стало еще радостнее. Смеялись, говорили все вместе, выхватывали открытку друг от друга из рук.
– Чудно! Чудно! Скоро все будем вместе! – ликовала Люся.
– Интересно… какой стал Вася?.. – задумчиво говорила Наташа.
– Все будем вместе, только без доктора, – грустно произнесла Софья Михайловна.
Все притихли. Несколько мгновений длилось молчание.
– Тотик, а ты помнишь доктора? – спросил Леонтий Федорович.
Тотик молча кивнул головой и вдруг стремительно выбежал на балкон.
– Тотик! – крикнула Наташа, – Куда ты?
– Оставь его, Наташа, – с печальной улыбкой сказала мать.
– Ну, пойду; не пережарилось ли там у меня. – И Яков Иванович засеменил в кухню.
– Девочки, а вы посмотрите свою «классную», – предложил Леонтий Федорович.
– Пошли! – крикнула Наташа, и все три выбежали из комнаты.
Как только дверь закрылась за ними, Леонтий Федорович обнял жену, а она положила ему руки на плечи. Оба долго молча смотрели в глаза друг другу.