Шрифт:
До Нового года оставалось три дня. Наступающий 2000-ый год был необычный. Смена века, смена тысячелетия, смена социальных эпох. Программисты, которые за последнее время громче всех заявляли о себе, ждали информационного коллапса, милиционеры – притока хулиганов, медики – наплыва больных, а православные люди поговаривали о Конце света. После беспредела 90-х люди хотели обновления и в то же время боялись его. Ко всему прочему грядущий год был високосный.
В хирургическом отделении 10-й городской больницы все, кто мог, уже выписались. Встретить Новый год в больничных
Семеновна оправдывала свое простонародное шутовское имя: часто по вечерам зычным голосом запевала похабные частушки, травила анекдоты, одним словом, как могла, оживляла микроклимат третьей палаты.
Оттрубив свое на кожевенном заводе простым бухгалтером и заработав усредненную пенсию, она ушла на «свободные хлеба» и лелеяла мысль о приобретении машины. В то время с открытием границ на дорогах появилось много иностранных блестящих скорлупок. Как их водить, Семеновна и не могла представить, но видеть себя за рулем шикарной машины было для нее пределом мечтаний.
Фирмам различного калибра, расплодившимся как после дождя, постоянно требовались бухгалтеры. И Семеновна пошла на повышение – устроилась самим главбухом, о чем раньше и не смела думать. Правда, в подчинении никого не было, но кто об этом знает… Работой ее особо не заваливали, но вот встречать–провожать проверяющих было нужно. И однажды, после очередной проверки, она с «фирмачами» решила отправиться на пикник, где неожиданно для себя проглотила реберную кость от сушеной воблы. Как ни старалась главбух, эта острая зараза не шла назад.
А через какое-то время появились серьезные боли в животе, после чего ее положили на операцию. Застрявшая кость продырявила стенки пищевода, и начался абсцесс. Пришлось вскрывать брюшную полость, удалять кость, нагноение, выводить катетер наружу, а через полгода требовалось провести повторную операцию.
С другим оставшимся на Новый год членом палаты – Надеждой – у них было много общего: их оперировал в один день один и тот же человек, а это много значит, почти что кровное родство. Доктора звали Владимир Михайлович Плетнев. Это хирург мирового уровня, заведующий отделением. Семеновна легла на операционный стол следом за Надеждой. У последней в жизни была трагедия. Во время злополучного майского похода по Карпатам она вместе с будущим мужем получила дозу радиации.
Тогда никто не знал, что на Чернобыльской атомной станции произошла авария, ее пытались скрыть. Народ выгоняли под радиоактивное облучение на майскую демонстрацию. Невидимые лучи изотопов доставали людей всюду: в городе, в лесу, на земле, в воздухе. После атомной катастрофы начали рождаться животные с различными болезнями и генетическими отклонениями. Это коснулось и людей. Сколько разбитых сердец, поломанных судеб, покалеченных жизней! Моря, океаны слез…
Радиация, которая выводится из организма только через пять лет, невидимым реактором сидела в Надежде и позже сказалась на родившемся за это время ребенке. Его пришлось лечить. Годы бессонных ночей, бесконечные хождения по врачам… Но, несмотря на все приложенные усилия, спасти сына так и не удалось.
Надежде
В Москве, в Институте матери и ребенка, при очередном обследовании у женщины в печени обнаружили утолщение протока. Что это: природная аномалия, онкология или что-то другое – никто из врачей не мог дать точный ответ. Это не являлось причиной бесплодия, но могло сказаться во время беременности и родов. Врачи советовали понаблюдаться, но у Надежды не было времени, и она легла под нож.
Операция проходила очень тяжело. Женщине удалили не только проблемную зону, но и желчный пузырь, и, по сути, были сделаны новые желчные пути. После недельного пребывания в реанимации ее перевели в палату на место умершей в тот день Стефановны. Стефановна, несмотря на больное сердце, после проколов в легких держалась молодцом. На Новый год она готовилась к выписке, но во время визита своей одноклассницы так разволновалась, что начала задыхаться. Открыли окно. Клубы морозного пара врывались в палату, оставляя белые разводы на окнах и загоняя больных с головой под одеяло. Кровать Стефановны стояла рядом с окном, но легче ей не становилось. К моменту прихода медсестры сердце больной перестало биться.
До Стефановны на этом месте лежала милейшая женщина – учительница биологии. Ольга Максимовна жаловалась на колики в желудке. Во время операции врачи обнаружили запущенный рак кишечника. Ничего не делая, ей зашили разрез. После операции она так и не пришла в себя. Ольга Максимовна была на редкость обаятельным человеком и невероятно интересным рассказчиком. За неделю до операции она так расположила к себе всю палату, что, когда скончалась, все рыдали навзрыд. Даже те, кто не мог ходить, встали, чтобы проводить ее в последний путь.
Муж Ольги Максимовны, служивший в годах полковник, очень любил свою вторую половинку. Он, нисколько не стесняясь, тоже плакал, и все боялись, что сердце вдовца не выдержит.
Именно на эту кровать возле окна, где за неделю скончалось два человека, и положили Надежду. Через два часа после смерти Ольги Максимовны освободившееся место привели в порядок – поменяли постель, провели санобработку, – после чего переложили с каталки на кровать тело Надежды. Тупо и холодно, как отработанный элемент. Узнав о печальной истории злополучной кровати, больная хотела перейти на другое место, но все было занято. Уже прошли все сроки адаптации организма к налаженным талантливой рукой хирурга желчевыводящим путям, а содержимое каналов все не хотело идти по-новому. Желчь выходила через катетер, и рана была незаживающей.
Последний раз Паша, муж Надежды, пришел на следующий день после операции, но больная к тому времени находилась в реанимации, и повидаться им не пришлось. Больше трех недель его никто не видел. Надежда не знала, что и думать. Она просила позвонить супругу на работу, но там никто не брал трубку. Одна мысль сменялась другой, и она начала уже привыкать к образу «брошенки», который старательно навязывали ей соседи по палате. Что ж, чем она лучше других? Других и не так предают. Видно, надоело, устал. Его тоже можно понять.