Три дня в Сирии
Шрифт:
— Спасибо, — поблагодарила его Джин. — Сейчас я позову господина Логинова, — произнесла молодая женщина.
Она вернулась к машине. Борис распахнул дверь навстречу.
— Пойдемте, — негромко сказала Джин. — Госпожа аль-Асад разрешила вам пройти на территорию резиденции. Посмотрите на Милису с террасы. Только давайте договоримся, один взгляд, и назад, — она взяла его за руку. — Не надо делать Милисе хуже. Вы уже достаточно натворили.
— Я буду послушным. Обещаю, — Борис с нежностью пожал руку Джин, притянув к себе.
— Идемте, Милюк проводит нас, — произнесла
Они прошли по аллее, поднялись на террасу, и Джин подвела Бориса к окну, показав на неподвижно лежащую при тусклом свете ночника девушку, закутанную до подбородка простыней:
— Вот она, а рядом с ней, как видите, сиделка. Я вас не обманываю.
— Я ни секунды не сомневался в ваших словах, — задумчиво произнес Борис, прислонившись лбом к оконному стеклу.
Кала, дремавшая в кресле рядом с Милисой, вскинула голову и встала. Джин подошла к Логингову и сделала Кале успокаивающий знак. Та снова спокойно опустилась в кресло.
— Все, достаточно. Идемте. Хватит. Она может проснуться, — сказала молодая женщина и потянула Логинова за собой.
Он послушно и молча пошел за ней, глядя под ноги. Они спустились с террасы, к Милюку, который ждал их у бассейна.
— Все в порядке, Милюк, — сказала Джин, но почти сразу убедилась в ошибочности своих выводов. Она недооценила эмоциональность и экспрессивность Логинова. Он вдруг резко рванулся вперед и почти побежал к машине, обгоняя всех. Милюк быстро набрал номер на телефоне, приказав охране выпустить Бориса.
— Что-то случилось? — спросил подчиненный Бушры и недоуменно посмотрел на Джин.
— Не знаю. Сейчас, подождите, — вздохнула женщина.
Джин побежала следом за Милюком. Дверца БМВ была распахнута, и Борис что-то искал внутри. Когда она подбежала, то увидела в руках Логинова пистолет. Страшная догадка пронзила мозг Джин.
— Нет! Не смей! — закричала молодая женщина, схватив его за запястье.
— Я последняя тварь, Зоя, мразь. Мне нельзя жить, — ответил Борис. Он легко высвободился от Джин. Силы были явно неравными.
— Поступок нехороший, верно, но зачем сразу же стреляться? — пыталась успокоить сына русского генерала американская шпионка. Молодая женщина снова вцепилась в руку Логинова, опуская пистолет.
Джин знала тонкости поведения при самых опасных эксцессах. Надо заставить пережить первый аффект, помешать поддаться эмоции, отчаянию, и тогда энергия, подталкивающая к самоубийству, сойдет на нет. Надо только не отступиться, перехватить ее, переработать, и она старалась сделать все возможное.
— Ваш поступок будет трусостью, неспособностью принять и изменить себя, бегством от проблем, — продолжала она.
— Как дальше жить, в собственной грязи? — спросил Борис. Как заметила Джин, его бешеный порыв действительно стал угасать.
— Надо признать свои ошибки, не бояться жизни. Надо видеть себя ясно и четко, со всеми недостатками. Нельзя мучить себя ежечасно, а просто стараться исправиться, сделаться лучше. Надо помочь Милисе, а не прятаться от нее, да и от себя самого тоже, — ответила молодая женщина, глядя Борису в глаза.
— Что я теперь могу для нее сделать? — пробормотал
— Госпожа аль-Асад обещала оплатить ей пластическую операцию, — спокойно ответила Джин, — когда она окончательно поправится, в Москве есть лучшие специалисты по этой части. Пригласи их сюда, оплати услуги. Везти Милису в Москву я не советую, ведь она еще слишком долго будет слаба для таких путешествий. Если даже частично внешность вернется к ней — уже большое дело. Милиса сможет работать, так как госпожа аль-Асад готова взять ее к себе помощницей в офис. Помоги девушке, а уж перед Богом, — вздохнула молодая женщина, — проси прощение сам. Тут тебе никто не поможет. Может, жизни тех мальчиков, которых ты спас в Чечне, перевесят другие прегрешения. Возможно, но одно другого все-таки не отменяет. Нельзя одновременно спасать и отбирать жизнь. Желательно совершать благородные поступки. Тебе надо разобраться в себе, полковник Логинов, кто ты есть, чтобы успокоить совесть.
— Кто я есть? — произнес Борис, наклоняясь к машине. Джин испугалась, что он снова возьмет пистолет, но нет, мужчина просто взял пачку сигарет и зажигалку, лежавшие под лобовым стеклом, и закурил. Внешне он выглядел совсем спокойным, видимо, нервный хаос в голове прошел. Джин вздохнула с облегчением.
— Я хочу быть с тобой, но ты отказываешься, — криво улыбнулся Борис.
«Да, нужны англосаксонский рационализм и выдержка. Тогда кипящие русские мозги охладятся, а кулаки, готовые крушить все подряд, разожмутся, — подумала Джин с грустной иронией. — Ничего не меняется, как ни странно».
— Я… — Джин только начала возражать, как Борис закрыл ей рот ладонью.
— Не торопись, — негромко сказал он, наклонившись к лицу Джин. — Не торопись сказать «нет». Может, что-то изменится?
Мужчина опустил руку и добавил:
— Я не хочу слышать от тебя «нет». Будь моей женой!
Джин печально опустила голову и задумалась с сарказмом, нерадостно:
«Жена полковника КГБ из Госдепартамента, который у вас проклинают как главный рассадник демократической заразы. Даже забавно. Наверняка ты уже послал на меня запрос в Москву, но об этом не скажешь. Работа есть работа. Через день-другой ты получишь на меня ориентировку, и я заранее знаю ее текст. В крайнем случае, через неделю, да и то если в Москве сильно поленятся. Боюсь, всю любовь тогда как ветром сдует. Жизнь долгая, и если я выберусь отсюда, это не означает, что мы больше никогда нигде не встретимся».
— Возможно, и изменится, — сказала молодая женщина вслух. — Только не сейчас, не в данный момент. Сейчас я должна заниматься Милисой, не могу от нее уехать. Лучше потрать деньги на операцию девушке, — Джин показала на доллары, все еще лежащие под лобовым стеклом, — они ей сейчас нужнее. И уезжай, — она отступила на шаг. — Сегодня я никуда не поеду — ни в Дару, ни, тем более, в Зейтум. Я должна остаться с Милисой, сам знаешь.
Борис опустил голову. Возразить ему было нечего, а Джин совершенно нечего добавить. Мужчина снова наклонился к машине, достал визитную карточку из бардачка и протянул Джин, глухо сказав: