Три дня в Венеции
Шрифт:
После освещения мирных переговоров в Огайо Билл провел две недели с матерью и дочкой на Манхэттене. В декабре он собирался снова их навестить и отпраздновать Рождество в доме своей матери. Когда Билл не сидел в «горячих точках», передавая трагические военные сводки с противоположного конца планеты, он старался как можно больше времени проводить со «своими милыми девочками», как он их называл. Он всегда стремился побыть с ними подольше, а уж особенно в праздники.
Но неделя в Венеции, в одиночестве, была ему совершенно необходима. Ему требовалось прийти в себя после безвылазного трехмесячного сидения в Боснии-Герцеговине. Билл
Он хотел все забыть. Вряд ли, конечно, ему это удастся. Разве такое можно забыть? Но Билл надеялся, по крайней мере, разогнать кошмарные видения войны, стоявшие у него перед глазами, оставившие чудовищный незаживающий шрам в душе.
Его лучший друг, Фрэнсис Петерсон, военный корреспондент журнала «Тайм», считал, что ни один корреспондент, побывавший в Боснии, никогда не сможет забыть события этой трагической войны.
– Они намертво застыли в нашей башке, как мухи в янтаре, намертво, – повторял Фрэнки, и Билл был с ним совершенно согласен. Все то варварство, которое он видел на Балканах, навсегда осталось в его памяти. Билл и Фрэнсис познакомились, когда оба учились на факультете журналистики Колумбийского университета, и с тех пор стали лучшими друзьями. Они часто встречались в одних и тех же «горячих точках», освещали те же события; но даже если они находились на противоположных концах света, они не теряли друг друга из виду и постоянно поддерживали связь.
Сейчас Фрэнсис был аккредитован в Бейруте, но должен был прилететь в Венецию, чтобы провести несколько дней с другом. Потом Фрэнки намеревался отправиться в Нью-Йорк на празднование семидесятилетия отца.
Билл страшно обрадовался, узнав, что Фрэнсису все же удастся вырваться на недельку. Друзья были очень близки, имели схожие вкусы и интересы, одинаково смотрели на многие вещи.
Неожиданно Билл заметил, что он – единственное живое существо на площади Сан-Марко, если, конечно, не считать голубей. Птицы летали вокруг, взмывали над базиликой. Обычно площадь Сан-Марко была самым оживленным местом Венеции, здесь кишмя кишели толпы людей, в основном туристов со всех концов света. А сейчас он оказался единственным ее обитателем; какое странное ощущение, сюрреалистичное.
Он продолжал неторопливо идти вперед и вдруг впервые заметил уникальные плиты мостовой. Прежде здесь всегда сновали люди, поэтому, естественно, он никогда не обращал внимания на то, чем вымощена площадь.
Билл разглядывал узор: плоские серые камни, основное покрытие площади, обрамленные полосками белого мрамора, создавали классический орнамент. Обрадованный неожиданным открытием, Билл подошел к базилике. Но внутрь не вошел, а повернул направо и стал спускаться к воде. Остановившись на берегу, он долго смотрел на лагуну. Небо и море сливались в единое серое пространство, тусклая гладь воды посверкивала неживым металлическим блеском.
Какое умиротворение разлито в воздухе; трудно поверить, что по ту сторону Адриатического моря бушует беспощадная война. Ничто не меняется в этой жизни, подумал Билл, отворачиваясь от воды. Мир тот же, что и всегда, – полон зла и ненависти. Человечество так ничему и не научилось за все время своего существования. Мы сейчас ничуть не цивилизованнее тех, кто жил в средневековье. Билл Фицджеральд так и не смог привыкнуть к людскому зверству.
Поплотнее запахнув пальто,
Начало моросить, и вскоре дождь зарядил сильнее, постепенно превратившись в настоящий ливень. Все ускоряя шаг, Билл уже почти бежал. Улица, на которую выходил парадный вход «Палаццо Гритти», была уже совсем рядом.
Билл стремительно свернул за угол и неожиданно столкнулся с женщиной, быстро шедшей навстречу. Широкополая фетровая шляпа и зонтик полетели на землю, и Билл едва успел схватить незнакомку за плечи, чтобы та не упала сама.
Все еще не оправившись от неожиданности, он воскликнул:
– Извините, пожалуйста! Простите, ради бога! – и взглянул в огромные удивленные серебристо-серые глаза. Потом добавил по-итальянски: – Scusa! Scusa! [3]
– Ничего страшного, – ответила она по-английски, высвободилась из его железных рук и побежала за катившейся по улице шляпой.
Билл ринулся следом, обогнал женщину, поймал шляпу, подобрал упавший в канаву зонтик и отдал вещи хозяйке.
– Еще раз извините.
Кивнув, она взяла шляпу и зонтик.
3
Извините! (ит.).
– Все нормально. Ничего особенного с ней не случилось. – Она взглянула на шляпу, встряхнула ее и поморщилась. – Немножко забрызгана грязью. Не волнуйтесь, ничего страшного. Откровенно говоря, я никогда не любила эту шляпу.
– Какой же я неуклюжий, налетел на вас из-за угла. Глупо получилось. Вы уверены, что все нормально? – с беспокойством спросил он, неожиданно почувствовав, как ему не хочется, чтобы она уходила.
Она чуть улыбнулась, нахлобучила шляпу на голову, спрятав под ней темные вьющиеся волосы, и повернулась, кивнув на ходу:
– Все в порядке.
Билл стоял на месте, словно его парализовало, и не отрываясь смотрел ей вслед. Ему отчаянно хотелось удержать незнакомку, поговорить с ней, пригласить куда-нибудь выпить. Билл открыл рот, но не смог сказать ни слова. Кажется, вместе со способностью двигаться он потерял и дар речи.
Внезапно Билл встряхнулся и ожил. Он помчался за ней бегом по улице и прокричал:
– Можно я куплю вам новую шляпу?
Не останавливаясь, она бросила через плечо:
– В этом нет никакой необходимости, но все равно спасибо за предложение.
– Это самое малое, что я могу для вас сделать, – снова крикнул он. – Ведь я же испортил эту шляпу.
Она остановилась на мгновение и покачала головой.
– Это совершенно не важно, честное слово. Всего хорошего.
– Пожалуйста, давайте пойдем помедленнее. Я хотел бы с вами поговорить.
– Извините, но я не могу. Я опаздываю. Женщина, не замедляя шага, свернула за угол.
Билл последовал за ней.
Она ускорила шаг, потом замахала рукой и воскликнула по-итальянски:
– Джованни, come sta! [4]
4
Иди сюда! (ит.).