Три дракона Амели
Шрифт:
Она любила уезжать в горы и смотреть на деревню сверху, наслаждаясь спокойствием и умиротворением, которые навевал на нее родной Эстен. Она вспоминала мать и братьев и сестер. А иногда — даже отца, которого узнала в десятилетнем возрасте. Он тогда снова приехал в Эстен на этюды. Наверно, приехал не только для того, чтобы рисовать. Амели хотелось верить, что он помнил о Жаклин, что она тоже что-то значила для него. Тогда он узнал, что у него есть дочь и обнаружил у нее кое-какие художественные способности. А через несколько лет он предложил Амели
От воспоминаний Амели отвлек топот копыт. Ее гнедая призывно заржала, и кто-то ответил ей из-за поворота.
Они были восхитительны оба — и иссиня-черный жеребец, и горделиво сидящий на нем мужчина. Всадник не был красавцем, но проявлявшиеся в каждой черточке его лица и в каждом жесте порода и мужская уверенность делали его необычайно привлекательным.
И темные волосы, спускавшиеся чуть ниже плеч, и добротная одежда, и кожаные сапоги были в дорожной пыли.
Жеребец взвился на дыбы, и мужчина крепче вцепился в поводья.
Амели потянула узду вправо, побуждая лошадь свернуть с тропинки в высокую траву. Но мужчина не торопился ехать дальше. Он разглядывал Амели с восхищением на грани неприличия.
— Я напугал вас, мадемуазель? Прошу прощения. Не ожидал здесь кого-то повстречать.
Ему было лет тридцать. Рост было трудно определить, пока он находился в седле, а вот руки были крепкие — он легко заставил жеребца остановиться.
Амели растерялась — никогда прежде она не стеснялась разговаривать с мужчинами (а кто из дочерей Жаклин Бушар стеснялся?), но она не знала, как должны были разговаривать благородные дамы с благородными кавалерами в те времена. И насколько возможным было ответить незнакомому мужчине, не потупив взор и не залившись румянцем смущения?
Да, они оба говорили по-французски, но тот язык, к которому привыкла она, был сильно не похож на тот, которым пользовались окружавшие ее сейчас люди. Луиза уже выкорчевала из их с Валери речи кое-какие словечки, но человеку из прошлого понять эту речь по-прежнему было непросто.
Он соскочил с коня и поклонился.
— Граф Анри д'Эстен к вашим услугам! Прошу вас, не считайте это дерзостью — здесь нет никого, кто мог бы меня вам представить.
Она не знала, что следует делать благовоспитанной девушке в таком случае — тоже назвать себя или молча наклонить голову, показав, что она приняла информацию к сведению? Она решила промолчать.
— Значит, я вас все-таки напугал. Но разве позволительно столь юной особе ездить в горах одной? Может быть, вы заблудились?
Она хотела ответить хоть что-нибудь — в конце концов, такое молчание становилось просто невежливым, — но в горле вдруг пересохло, и слова будто прилипли к нёбу вместе с языком.
— Вы, должно быть, племянница дю Валлона?
Замок Валлон находился в нескольких лье от Эстена — Амели однажды ездила туда со старшим братом. А не далее, как вчера, слышала о Констанс дю Валлон от Луизы — девушка потеряла дар речи еще в детстве, испугавшись
«Бедное дитя», — чуть слышно пролепетал граф. Кажется, он в самом деле принял ее за немую.
— Я провожу вас до замка барона. Уже темнеет, и дороги могут быть не безопасны. Позвольте только сменить камзол и коня — мы сильно истрепались в дороге.
Они ехали рядом, и это было приятно. Граф, желая избежать тягостного молчания, рассказывал о жизни при дворе. О восхитительном Версале с великолепной Зеркальной галереей, о королевских обедах, где одних только супов подавали несколько штук. Она слушала его и улыбалась. А однажды даже рассмеялась, и его лицо при этом озарилось радостью.
Они въехали в ворота замка уже в сумерках.
Не доехав до крыльца, граф попридержал коня, обернулся и, глядя ей прямо в глаза, сказал:
— Вы обворожительны, мадемуазель. Уверен, я не первый, кто говорит вам об этом, и единственное, о чем я жалею в эту секунду, это о том, что имел счастье познакомиться с вами только сейчас. Я упустил столько минут и часов, когда мог наслаждаться вашим обществом.
Он не позволил выбежавшему во двор лакею помочь Амели слезть с лошади — он сделал это сам. И когда она, спрыгивая на землю, оперлась на его плечо, почти прошептал:
— Я сделаю все, чтобы добиться вашего расположения.
И уже помогая ей подниматься по ступенькам крыльца, поднес ее руку к губам.
Из настежь распахнутых дверей лился мягкий свет. Было светло и от огней свечей в канделябре, что держал в руке стоявший у дверей лакей.
Амели почувствовала, как задрожала его рука, касающаяся ее ладошки. Он чуть отстранился и посмотрел на нее почти с ужасом. Она поняла — он увидел дракона на ее запястье.
14. Башня замка д'Эстен
Ночью Амели спала плохо, прислушивалась к каждому шороху, к скрипу дверей. Ей приснилось, что к ним в спальню пришел граф — она явно видела грусть в его глазах и улыбку на четко очерченных и неярких губах. Ей казалось, она даже завитки пересчитать может на кружевах его белоснежной рубахи. Картинка была такой ясной, что Амели проснулась, вскочила с кровати.
Конечно, в комнате никого не было. Она подошла к окну, отодвинула тяжелую штору. Ярко светила луна, и на дорожке, что вела к воротам, между двумя рядами аккуратно подстриженных невысоких деревьев, видна была темная фигура. Двигался мужчина медленно — не шел куда-то целенаправленно, а гулял.
Амели была почти уверена, что это — граф. Или ей хотелось, чтобы это оказался именно он, и она наделяла плохо различимую фигуру его чертами — ростом, комплекцией, осанкой.
Это было неразумно, даже по-детски. Что ей за дело было до графа д'Эстен? Она ничего не знает о нем, а он — о ней. Но отчего-то было безумно приятно думать о том, что это из-за нее он не может уснуть. И о том, что именно о ней он мечтает, гуляя по парку лунной ночью. И о том, что он — именно тот, кто спасет ее от дракона.