Три фальшивых цветка Нереальности
Шрифт:
— В порядке.
— Может, они хотят выменять на него Кашпа?
— Мне эта мысль тоже приходила в голову. Ладно, спокуха, Вельз. Дождёмся их требований, а там посмотрим.
— А если требований не будет?
— Будут, — убеждённо сказал я. — Слишком много совпадений. Мы забираем цветок, в тот же день неизвестный проникает в лабораторию, а вскоре исчезает Кашп…
— Слушай, Дец, а что, если исчезновение Кашпира, — одно из тех, которые мы расследуем?
— Хорошо, что ты затронул эту тему. Надо выяснить. А ещё — поговорить со свидетелями.
— Тогда ты займись свидетелями, а я присмотрю за Колбинсоном. Он для нас не менее важен.
— О чём я и говорю. Ты лучше работаешь на месте, а я по природе своей — ищейка.
— Дело становится опасным, Дец, — неплохо бы обзавестись оружием. Может, оно нам не пригодится, но с ним будет спокойнее.
— Ты прав. Я сгоняю к Зосуа — он обеспечит нас стволами.
— И пусть поторопится. Если к нам нагрянут, а мы будем безоружными, долго мы не продержимся.
— Не боись, Вельз, пушки будут у вас в течение получаса.
Я положил окурки в пепельницу. Когда я задвинул её, она мигнула синим — окурки были переработаны.
— Ну как, Вельз, в целом ситуация ясна?
— Да. И всё-таки ты считаешь, что Кашпа похитили с целью выкупа?
— Мне так каца. Но даже если я ошибаюсь, мы всё равно найдём и вызволим нашего призрака.
Вельзевул кивнул. Он тоже не любил, когда кто-нибудь портил жизнь его друзьям.
— Я выезжаю, Дец, — сказал он. — До связи.
— До связи, Вельз.
Я убрал фон и припарковался на стоянке — между летающим мобилем-осьминогом и солнечным тайфуном. Вылез из «коня», поставил его на сигнализацию. Электрические полосы укрыли собой мобиль; они раздувались и шевелились, готовые броситься на его защиту.
Ступеньки доставили меня к высоким дверям. Я вошёл в здание.
Охранник-жаббервог лениво повернул голову. Он молчал. Я бы тоже помолчал, пялясь на него, чтобы заставить его понервничать, — но времени было совсем мало.
— К Колбинсону, я — Децербер.
Охранник изучал меня своими лупешками.
— Проходите, — соизволил выдохнуть он.
И забыл о моём существовании.
Я подошёл к лифту. У дверей меня ждала огромная толпа. И хотя стенки лифта растягивались, я подождал, пока уедет большая часть пассажиров, и зашёл в кабину с меньшей партией.
Колбинсон сидел в комнате и пил чай. Когда я вошёл, он посмотрел на часы. Не потому, что я задержался, а потому, что это было его привычкой. Он любил точность. А чтобы быть точным, надо постоянно сверяться с графиком.
— Всё в порядке, проф? Ничего не случилось?
— Нет, Децербер, всё отлично. Только Кашпира нет. Я начинаю за него волноваться. Ты не знаешь, где он?
— Как сказать…
Я сел рядом и подробно описал Колбинсону всё, что творилось ночью в университете.
Колбинсон слушал меня, всё больше хмуря брови. Когда я закончил, он поправил очки и спросил:
— Кашпира похитили те, кому нужен цветок?
— Возможно.
— Но кто именно?
— Ночной вор… «чёрное
— Ясно.
Колбинсон снова поправил очки. Он заметно волновался.
— А что, профессор, мой чаёк готов? — спросил я, чтобы разрядить обстановку.
— Ах да.
Он засмеялся и пододвинул ко мне чашку.
Я пригубил чай. Мм, вкусный — хоть и безалкогольный. Если не ошибаюсь, зелёный с жасмином.
— Не остыл?
— Нет, проф, в самый раз.
Я поставил чашку на стол.
— Спасиб’. А теперь, если вы не против… — Я вытащил сигары и закурил. — Осмотрим место преступления.
Я вошёл в лабораторию и присвистнул. Удержаться было невозможно.
Из-за моего плеча вынырнул Колбинсон.
— Я трижды включал очистительную систему, — сказал он. — Вообще-то производитель гарантировал идеальную чистоту с первого раза.
— Видно, он не знал, что такое взрыв в университете твёрдо-жидкостей.
В углах, куда не смогла добраться очистка, горками лежало битое стекло. Грязные пятна и потёки усеивали стены и потолок. У Колбинсона редко что-то взрывалось — он был опытным учёным. Но если уж взрывалось, можете быть уверены: теперь это ничем не отстираешь.
Менее подвижные пятна тихо сидели на обуглившихся занавесках. Более подвижные прыгали с одного стола на другой.
У стульев не хватало ножек.
Столешницы расплавились и потекли. Металл собрался в капли, которые застыли и сталактитами нависли над полом.
Запахи кружили под потолком и тихо переговаривались между собой.
Я перевёл взгляд на дыры в стенах. Какие-то сжимались и разжимались, какие-то вели себя посдержаннее.
Однажды у меня дома разом взорвалась вся техника. Если верить пожарникам, из-за перегрузок в сети. Так вот, защищённые стены выдержали удар, но, не считая их, мало что уцелело. Когда я вернулся, я увидел кучи покорёженного металла и очень удивлённого Цербера.
Однако взрыв в лаборатории твёрдо-жидкостей — не чета бабаху в обычной адской квартире. Меня удивило, что пространственно-временной континуум тут был в полном порядке: его не погнуло и не покорёжило, в обшивке реальности не было никаких дыр, Твари из Подземельных Измерений не прятались за занавесками. Всё могло закончиться гораздо хуже.
Задумчиво куря, я облокотился на стол.
— Осторожно, — сказал Колбинсон, — в той колбе лиловая.
Я был наслышан о ней и тут же убрал руку.
Я докурил и отдал сигары очистке. Потом обошёл лабораторию, заглядывая под столы и рассматривая вблизи реторты.
— Как будто ничего, — пробормотал я.
— Что?
— А где цветок, профессор?
— В сейфе.
— Можете показать?
Колбинсон подошёл к стене и прислонил руку к какому-то её участку. Он засветился и пропал. В образовавшейся нише я увидел лежащий на подносе цветок.
— Я отрегулировал влажность и температуру, — сказал Колбинсон. — Даже если он пролежит так месяц или два, с ним ничего не случится.