Три года осени
Шрифт:
– Девушка, Вы что-то потеряли?
Мадлен испуганно обернулась, ведь обращались именно к ней. Рядом стоял высокий молодой человек. Заглянув в его серые глаза, ей показалось, что под ногами разверзлась земля. И в этом мгновении вселенная замерла. Всё остановилось, даже сама Мадлен была не в состоянии сделать шаг.
– Нет, – испуганно проговорила она, вновь запустив движение перезагрузившегося мира. – Всё в порядке, – и договорив, как ни в чём не бывало, поспешила исчезнуть вслед за скрипачом.
– Постойте! – Крикнул ей вслед всё тот же человек. – Вы обронили
– Нет, – улыбаясь, ответила она. – Это не моя, я не ношу перчаток.
Молодой человек улыбнулся в ответ. – Тогда у Вас сейчас, – неуверенно заговорил он, – замёрзли руки.
– Мне нравится греть руки в карманах пальто, – смущённо призналась Мадлен. – Мне надо идти, извините.
Этот человек ещё долго смотрел ей в след, наверное, ожидая, что Мадлен обернётся, но она быстро умчалась прочь. Она бежала от мыслей, что с уличным музыкантом что-то случилось, а случиться, конечно, могло что угодно, но он просто не пришёл. Вот и всё! И словно заклиная этой мыслью весь мир, Мадлен без оглядки бежала с места трагедии своего ранимого сердца. Её силуэт исчез. Композитор почувствовал, что упустил нечто важное, нечто подобное одному яркому дню после целого века ночи. Вспоминая причину своего нечаянного появления в этом ничуть не приветливом месте, он подобрал осиротевшую перчатку и от её наличия в руках, наконец-то осознал, что не слышит очаровательного голоса скрипки.
Надеюсь, он проспал либо переехал на соседнюю планету, придумывая причины исчезновения, композитор холодными пальцами набирал телефонный номер. Безответные гудки затеребили нервы, в голову полезла ерунда. Композитор начал переступать с ноги на ногу, затаптывая панику, как вдруг по ту сторону провода раздалось громкое:
– Да, да!
Композитор выдохнул, словно кто-то отвёл дуло от его виска. Захлебываясь от прилива счастья, скрипач торжественно объявил, что с минуты на минуту приедет его дочь! Приедет не одна, а с внучкой!!
Внезапно став частью чужого счастья композитор задался мыслью, каково это быть отцом и дедом одновременно? Он давно перестал мечтать о подобном, а слово «семья» для него обернулось запретным плодом. Задумавшись о любви, ему сделалось тошно не сказать, что уж совсем захотелось вывернуть себя наизнанку, но и снаружи не вмещалась вся эта невысказанная боль.
Этим же днём после работы, в связи с последними событиями Мадлен не спешила к подземному переходу. Для её персонального мира уличный музыкант стал синонимом внутренней силы или не признанным ангелом хранителем, который воспевает мечты людей, что растоптаны на ступеньках неудавшихся восхождений по жизни.
Ей просто хотелось, чтобы не было так одиноко особенно в такое время года. Роняя невидимые слёзы, Мадлен пришла на занятия весьма подавленной. В силу своей проницательной натуры преподавательница смогла почувствовать состояние своей ученицы.
– Девочка моя, хочется плакать – плачь, только молю, не рви себе сердце.
– Всё хорошо, – смущёно ответила Мадлен и тут же, не справившись с эмоциями, вновь сфальшивила
Обучение не складывалось и завершилось чуть раньше положенного срока. Женщина не поспешила провожать свою подопечную и предложила ей горячего чая с миндальным печеньем. Мадлен несколько смутившись, согласилась.
– Девочка моя, – заговорила преподавательница, приглашая за маленький кофейный столик, – если пожелаешь, то можешь приходить ко мне в любое время.
– Я благодарю Вас, – застенчиво улыбаясь, призналась Мадлен. – Вы добры ко мне.
– Ты для меня как моя не родившаяся дочь, – обронив эту фразу преподавательница, стала разливать по чашечкам чай. – Читала «Маленького принца»? – Мадлен кивнула головой. – Так вот я и есть тот самый прирученный лис, которому опять случается плакать. Сердце у меня такое – вечно хочет, чтобы его кто-нибудь приручил.
За долгим разговором они допивали почти остывший чай. Женщина рассказывала о своих былых временах, показывая альбом с чёрно-белыми фотокарточками. Мадлен вдруг почувствовала, что уличный музыкант вернется, и скрипка вновь зазвучит под барабанные дроби дождя, под порывистое солирование ветра.
Глава V. Последние дни осени
Следующим утром скрипача пробудил приятный запах только что приготовленного омлета. На его кухне орудовала дочь. Пленённый едой, улыбаясь, как чеширский кот, он заторопился на кухню. Дочь встретила отца искренней улыбкой и с заботой усадила за стол.
– Папа, – вздыхая начала она, – прости меня за редкие встречи. Иначе я не могу. Ты же знаешь, какая у меня суматошная работа. – Подав ему тарелку с горячим омлетом, она села напротив, подперев щёку рукой.
– Доченька, я всё понимаю, – он с трепетом посмотрел ей в глаза. – Ты ни в чём не виновата. – Думая, что разговор разрешён, он поводил носом над благоухающей едой. – Мммм, как ароматно! Даже лучше чем твоя мама готовила!
– Мама всегда готовила и делала всё с любовью, а я от привычки. – Договорив, она спрятала руки под стол, которые от подступившего волнения бросило в дрожь. И не сводя глаз, в упор, словно держа на прицеле, она осмелилась задать вопрос:
– Отец, почему так не справедлива жизнь? Почему мамы так рано не стало?
Скрипач не ожидал такого разворота событий, которые вынудили его подавиться. Прокашлявшись, он пожелал провалиться сквозь землю прямо в царство Аида. – Дочка, – задыхаясь, с трудом начал он и тут же закашлялся вновь. Слова непролазной массой застревали в его груди и с трудом выкашливались наружу. Пересилив себя, ему удалось задержать дыхание, сердце бешено застучало и с языка соскочило бесполезное «прости».
Мне показалось, что в этот момент он постарел. Постарел сразу на несколько тысяч лет вперёд и стал мёртвым. Слёзы сами без спроса накатили на его глаза, и он испугался, не зная, что теперь делать дальше. Дочь пересела и обняла его за сутулые и дрожащие плечи. Они оба познали эту ношу невосполнимой и общей потери: она не дополучила материнского тепла, он остался без той, которой клялся в вечной любви.
Конец ознакомительного фрагмента.