Три грации на обочине
Шрифт:
– У нас с ней взаимная, страстная нелюбовь.
– Почему Марихуана? – озадачился Павел.
– Так она же Коноплева – это одно и то же! А знаешь, сколько от конопли производного кайфа, убивающего человеческую породу? Я спец по конопле, изучил ее вдоль и поперек, у самодеятельных ботаников изымал прямо из парников культивированную коноплю с мой рост, а у меня метр восемьдесят семь. Деревья в натуре! Ну, рассказывай, что накрякала тебе княжна морга?
Павел пододвинул ему папку Ольги, сверху кинул фотографии и, скрестив на груди руки, замер в ожидании. Он лично просил в помощники Феликса, без
После душа Тамара расчесывала волосы перед зеркалом
И вдруг заметила в отражении… странно, это были перемены! Ожил взгляд, румянец откуда-то взялся, свежесть, а не тоскливо-унылая мина на нее смотрела, и легкая улыбка вместо опущенных вниз уголков губ. Неужели обычная пробежка способна так изменить? Энергии больше вместо усталости с утра, появилось желание начать что-то делать вместо лежания на диване пусть и с книжкой, но это все-таки пассивное времяпрепровождение. Она понравилась себе в зеркале, а благодарить надо нового знакомого.
Павел просто извел, настаивая бегать вместе с ним, и Тамара подумала: а почему бы нет? У нее такие однообразные дни, иногда ей казалось, будто она умирает от какой-то болезни, сил не хватало ни на что с самого утра. К врачу за помощью не шла, смирившись с медленным умиранием, так почему бы не разбавить однообразие утренней пробежкой?
Однажды в парк Тамара пришла в спортивном костюме, кроссовках, с бутылочкой воды в кармане. Оказалось, это приятная штука – просто бежать по аллеям ранним утром в пустом парке, дышать, оживать. Тут тебе листва спорит с солнцем, кто главней, тут небо, по сторонам желто-оранжевые кусты, а там – дорожка и на ней никого, кроме таких же бегунов, но редких. Анализ собственной внешности и новых впечатлений внезапно прервал радостный мужской голос:
– Девчонки!.. Ау!.. Встречайте!.. Ну, где же вы?..
Неохотно Тамара двинула в прихожую, там уже на шее отца с визгом повисла Анюта. Ролан увидел жену, чмокнув дочь в щеку, он отстранил ее в сторону и отдал небольшой розовый пакет, полосатый (большой) остался в его руке.
– Дорогая… – произнес он, раскинув руки, и пошел к жене, которая стояла в дверном проеме, облокотившись плечом о косяк. – Мои любимые девчонки…
Ролан обнял ее, расцеловал в обе щеки, нос, голову, шею… Отстранил от себя, вглядываясь в лицо, словно немножко подзабыл черты, и сейчас вспоминал, одновременно любуясь, затем приложился губами к губам жены. Тамара высвободилась, на что муж с обидой протянул:
– Ты не рада мне?
– Ой, перестань, – поморщилась она, почему-то поежившись, словно от холода. – Просто ты так часто уезжаешь… я привыкла, что тебя нет дома, даже отвыкла от тебя. Завтракать будешь?
– Конечно! – радостно воскликнул Ролан. – Я же голоден! В самолете кормили, но такая дрянь, скажу тебе… не стал портить здоровье. О! Это тебе.
Она взяла пакет, раскрыла и, не доставая, покивала головой:
– Платье. Цвет мальвы.
Холодновато приняла подарок, впрочем, жена ровно относится не только к подаркам, ко всему на свете, словно она потеряла интерес к жизни.
– Ты не примеришь? – спросил Ролан.
– Позже, – улыбнулась Тамара. – Сначала кормежка изголодавшегося в командировке мужа.
Чем она могла порадовать его на завтрак? Взглянув на поставленную перед ним тарелку пшенной каши с тыквой, Ролан почесал в затылке, улыбаясь и сдвинув брови домиком.
– Извини, – развела руками жена, – я ждала тебя только через два дня. Вот масло, сыр, салатик. Колбасы нет, не покупаю в твое отсутствие.
Вздохнув, он взялся за ложку, но тут сзади его обхватила за шею дочь с воплем безумного счастья:
– Папуля! Спасибо! Как я тебя люблю! Очень-очень-очень…
– Чем вызван приступ любви у нашей дочери? – поинтересовалась Тамара все той же ровной и бесстрастной интонацией.
– Смотри! – Анечка повертела смартфоном. – Новенький! Самый-самый! Все умрут от зависти.
Она плюхнулась на стул, отодвинула тарелку с кашей, стала намазывать масло на тостер, посылая родному папе счастливые улыбки. Мама не разделила ее счастья, подперла скулу ладонью и смотрела по очереди то на дочь, то на мужа. Они похожи, кроме бровей – брови мамины. Аня не унаследовала от Тамары изящной фигуры, вес превысил норму, округлости девочку не портили, напротив, она очаровашка, эдакий образец эпохи Возрождения… И вдруг Тамара заметила на личике дочери необычную яркость, подавшись вперед, присмотрелась – ошибки быть не могло, мама пришла в ярость:
– Это что такое?.. О, боже, косметика! Ха! Нет, посмотри на нее, – толкнула мужа в бок Тамара, – ресницы, губы… даже румяна!
– Я совсем чуть-чуть, – потупила глазки дочь.
– Сейчас же умойся! – рявкнула Тамара.
– У нас в классе все красятся, – начала акт сопротивления Аня.
– А ты не будешь до восемнадцати лет.
– Па, ну скажи ей…
– Разумеется – па! Чуть что – па! На этот раз папе лучше помолчать, я не позволю тебе выйти из дома раскрашенной, как матрешка. Встала и пошла в ванную! Я кому сказала!
Не спуская с отца глаз, Аня медленно поднялась со стула, но папа не вступился, он уткнулся в тарелку. Девочка, пыхнув, отправилась умываться, едва не свалив стул и намеренно топая, как слоненок, тем самым выражая протест.
– Дожили, – заворчала Тамара, – не успела от горшка попку оторвать, а уже показывает свое фе!
Ролан всегда смягчал недоразумения между женой и дочерью, конфликтов как таковых раньше не было, но вот началось. Накрыв своей ладонь жены, он выступил в роли миротворца:
– Ты слишком строга. Ну, правда, Тамарочка, времена меняются, темпы ускоряются, дети взрослеют раньше…
– Вот этого не надо! – высвободив руку, резко бросила она. – Наша дочь и так старше четырнадцати выглядит…
– Пышечки в юном возрасте всегда выглядят старше, – вставил он, считавший свою дочь совершенством.
– Вот-вот! Так наша Анюта решила добавить себе возраст косметикой. Интересно, для кого старается? В четырнадцать-то лет! Очнись, папа!
– Ну, не шуми. Все, все… – Он поднес кисть руки Тамары ко рту и чмокнул. – Аня идет, не продолжай, ладно?