Три короба правды, или Дочь уксусника
Шрифт:
Но дама не желала уходить, все еще надеясь, что генерал остынет и позовет ее обратно.
— Это кто? — спросил у жандарма Артемий Иванович, удобнее устраиваясь у того щекой на погоне.
— Госпожа Федосеева, Елена Ивановна, — доложил жандарм.
Черевин наклонился и поднял большой слежалый кусок снега. Но тот упал, не долетев до Федосеевой нескольких шагов.
— А, вас-то мне Бог и послал в трудную минуту! — воскликнул генерал, увидев поляка с Артемием Ивановичем. — Побейте эту суку камнями, как где-то там сказано. За тыщу рублей сына лавочника — офицером в гвардию! Мне Варгунин за своего оболтуса три тыщи дал — солдатом!
Артемий
— Ату ее, ату! — закричал Черевин, в восторге хлопая ладонями по коленям.
И кинул еще кусок снега. Фаберовский тоже присоединился к Черевину. Минуты три никто из них не мог попасть в цель, пока наконец Артемий Иванович не изловчился и не засветил ледышкой Федосеевой в лоб. Она всхлипнула и побежала.
— Гоните ее, гоните, — сказал Черевин, тяжело дыша. — Гоните ее до самого Литейного! А я уже стар стал для этого. Пойду, прилягу. Жандарм, отведи меня домой. А вы потом возвращайтесь, я вам по чарочке поднесу.
Жандарм бережно приобнял Черевина под руки и повел его в дом.
— Не побежим за ней, — сказал Фаберовский, глядя, как быстро улепетывает г-жа Федосеева.
— И правильно, — сказал Артемий Иванович. — Давай лучше эту карету забросаем. Ишь, какие стеклы вставили!
От брошенной ледышки стекло разлетелось вдребезги. Карета свернула к запертым воротам посольства, и в уже разбитое окно тут же полетела вторая ледышка.
— Бомба! — весело крикнул Артемий Иванович.
Дверца кареты распахнулась и из нее метнулась высокая плотная фигура в генеральской шинели. Внутри кареты кто-то забился в истерике и страшно завыл в голос. Старый лакей в малиновой ливрее, стоявший на запятках, неуклюже сполз со своего седалища и кинулся на Артемия Ивановича, заметив, что тот опять чем-то замахнулся. Фаберовский инстинктивно выхватил из кармана шубы бутылку портвейна и, держа ее, как булаву, за горлышко, огрел лакея по голове. Тот мешком упал на снег, и вокруг головы его расплылась темная винная лужа. В это время с козел на Артемия Ивановича самоотверженно прыгнул кучер, но неудобная одежда и отсутствие необходимой сноровки сыграли с прыгуном злую шутку: он промахнулся и треснулся головой оземь.
— Дай мне, Степан, я тоже кого-нибудь убью! — Артемий Иванович выдернул из кармана у Фаберовского вторую бутылку и замахнулся на кучера, который что-то мычал и пытался встать, путаясь в полах своего несуразного одеяния. Но тут он заметил, что человек в генеральской шинели залез на четвереньках под карету за заднее колесо и оттуда с безумным ужасом в глазах наблюдал за разворачивавшимся действием.
— Ваше Высочество! Владимир Александрович! — узнал человека Артемий Иванович.
— Вас-то мне и надо!
И, опустив бутылку и радостно улыбаясь, шагнул к великому князю. Фаберовского прошиб холодный пот, весь хмель разом выветрился из его головы. Сейчас набежит какая-нибудь охрана, и голов им не сносить!
Он обхватил вырывавшегося Артемия Ивановича и поволок его по направлению к Гагаринской. Но тут из дверей Черевина выскочил Карп, и затянул поляка с Владимировым в квартиру. Дверь за ними тут же захлопнулась.
— Прячьтесь сюда за занавеску, сейчас жандарма выпущу, — зашептал Карп, прислушиваясь к поднявшемуся на улице крику.
Жандарм вышел, и Карп запер за ним дверь.
— Что же теперь будет? —
— Спустятся из посольства Его Высочеству ворота открывать, и окажут им помощь.
— А с нами?
— Не боись! Бог не выдаст, свинья не съест. Здесь вас никто искать не будет. А жандарм вас не видел. Его превосходительство уже уснули-с, а как завтра пробудятся, я расскажу. Они оченно довольны будут. Они и сами того давно хотели. «Запустить бы, — говорят, — в него бутылкой, отвадить бы к австриякам ездить.» Меня все соблазняли. Я-то не могу, по-старости. Попадусь, говорю. А они говорят: «Нет — попадаться нельзя!» Сына-то ему тоже просить неловко, тот в форме.
— Ну что, господа, проспались? — спросил Карп, вытаскивая на коврике из-под стола уснувшего прямо на полу Артемия Ивановича. — Генерал Черевин уже желает с вами разговаривать.
— Мне плохо, — плаксиво пожаловался Артемий Иванович, не вставая с коврика и не разнимая глаз.
— Карп мне все рассказал, — сообщил Черевин, входя в гостиную. — Ну вы, господа, и учинили!
— А что мы такое набезобразничали? — спросил Фаберовский, садясь на диване. — Смутно припоминаю какую-то карету, чуть не с гербами на фонарях…
— Она самая, с гербами, — кивнул генерал. — Час назад только увезли ее со двора. Стекольщик из дворца великого князя приезжал, стекла вставлял.
— Великого князя?! — вскочил на ноги поляк, и даже Артемий Иванович на своем коврике потряс головой.
— Да-с, — радостно подтвердил Черевин. — Такой переполох вышел! Вы ему в карете стекла побили. Карп говорит, его высочество у австрияков часов до четырех отсиживался, самого глухого времени дожидался, чтоб его никто не мог увидеть. Из дворца была вызвана новая карета, а из кавалергардского полка — дежурный взвод. Первый полувзвод с каретой, куда были помещены пострадавшие кучер с лакеем, и доставленный из казарм Павловского полка доктор Фовелин отправился затем прямо во дворец, а сам великий князь с женой, судя по тому, что мне сын из полка телефонировал, еще долго колесили по городу на карете австрийского посла, сопровождаемые вторым полувзводом кавалергардов, чтобы сбить заговорщиков со следа.
— И что с нами теперь будет? — мрачно спросил Фаберовский.
— Даже и не знаю, — весело сказал Черевин. — А кто стекло-то расшиб?
Поляк кивнул на скрючившегося на полу Артемия Ивановича.
— Расцеловал бы, да только больно от него перегаром разит. Тогда награжу его орденом Белого Орла. Карп, неси сюда ленту, орден и все, что положено!
Карп пожал плечами и невозмутимо доставил в гостиную синюю ленту и деревянную коробку, в которой лежал крест Белого Орла.
— Встань хоть, — пнул он носком сапога Артемия Ивановича. — Его превосходительство орден тебе жалуют.
Артемий Иванович с трудом поднялся, стараясь не трясти больной головой. Черевин надел на него через голову орденскую ленту и сунул в руки коробку с орденским знаком. Лицо награжденного изобразило болезненную восторженность, но сказать ничего он не решился, так как в горле стоял кисло-сладкий ком.
— Ладно уж, молчи, — понимающе махнул рукой Черевин. — Знаю, благодарственные чувства переполняют твою грудь. Я и сам этот орден Белого Орла через белую горячку заслужил.
Артемий Иванович энергично кивнул и побежал в сортир.