Три краски
Шрифт:
Потребуются отчеты, бумажки, возможно, часть моих экспериментов вообще признают незаконными. Жизнь приучила меня к осторожности, и я на всякий случай решил поостеречься и сделал все, чтобы увлечь Меркенсона разговорами и увести подальше от мыши. Я нес всякую чушь: говорил о погоде и осенней усталости, рассказывал о планах на Рождество, которых у меня на самом деле не было и быть не могло. В общем, вел себя, как клоун.
Но на Томаса Меркенсона, похоже, мои уловки не подействовали. Он все вертел головой, пытаясь высмотреть мою Эмми, и вдруг, не вытерпев, спросил:
– Она действительно мыла посуду, я не ошибся? И
– Кто? – я округлил глаза в изумлении.
Меркенсон дрожащей рукой указал в сторону, где за колбами и сосудами скрывалась клетка с Эмили.
– Там, мышка…
Я многозначительно поглядел на Меркенсона (не могу передать, скольких усилий мне это стоило), затем вкрадчиво спросил:
– Томас, простите за прямоту… Как давно вы брали отпуск? Мне кажется, вы переутомились. Скажу честно, здесь я ставлю эксперименты (для того меня и приняли на работу), некоторые из них даже успешны. У моих мышек есть определенные достижения, но они настолько ничтожны, что вы их и не заметите. Я даже представить не могу, что нужно сделать, чтобы мышь мыла посуду или крутила лапой у виска! Вам надо срочно в отпуск! Отдохнуть, поспать!
Последние слова я говорил, выпроваживая гостя из лаборатории. А он все кивал и со страхом оглядывался на клетку. Хорошо, что Эмми от двери не видно. А то неизвестно, чем она занималась, может быть, читала книгу, а может, отворяла клетку, чтобы пойти погулять.
Я так и не понял, зачем приходил Меркенсон. Возможно, он забыл о цели своего визита в тот самый момент, когда увидел мышь. А может, он пришел сюда, чтобы шпионить за мной. Неудивительно, что ученый моего масштаба привлекает к себе повышенное внимание. Не знаю почему, но эта мысль преследует меня – очень уж подозрительным показался мне этот Томас. Я подумываю о том, чтобы перевести Эмми в другое, более безопасное место – ведь, не ровен час, сюда еще кто-нибудь может заглянуть.
А пока продолжу записывать историю девушки по имени Эмили.
Она успешно поступила в Гарвард, разумеется, благодаря исключительно моим усилиям. Меня туда тоже зачислили без всяких заминок. Я думал, что, поступив в одно заведение, мы станем с Эмили ближе, но все произошло с точностью до наоборот. Она отдалилась от меня и, как мне кажется, выбрала неверный путь, заводя знакомства с сомнительными людьми. Вокруг нее всегда толпилось много юношей и девушек, причем не самых лучших представителей нашего университета. Все девушки, с которыми она водила компанию, были глупы и грубы, а парни, как на подбор, оказались под стать Бену Дикенту. Кстати, про этого франта. Их отношения с Эмили закончились, и он исчез с ее горизонта. Мне кажется, Эмми вовсе не тосковала, и не прошло и двух недель, как она нашла ему замену – белокурого мальчика с фальшивой улыбкой и до зубной боли банальным именем: Сэм Уокер.
Я наблюдал за их отношениями издали, не беспокоил Эмили, просто ждал, когда закончится и это увлечение и она вновь вспомнит обо мне. Она любила меня, только меня, я знаю это точно. Она любила и ценила лишь меня одного. Весь секрет в том, что Эмили, словно ребенок, бросалась на все яркое и красочное, мечтала о красивом парне, как маленькая девочка мечтает о кукле. Но дети вырастают, и куклы заполняют чердаки и пылятся в углах. Так и Эмили, она обязательно бы повзрослела и вот тогда вспомнила бы обо мне, поняла, что я именно тот, кто
Я пишу и сам себе удивляюсь. Со стороны так и кажется, что эти записи пронизаны самодовольством и напыщенностью, не меньшими, чем у того же Дикента. Но невозможно высказаться иначе, и не потому что я самолюбив, просто я знаю внутренний мир моей Эмили. Это для меня теорема. Не могло получиться иначе, я твердо убежден: Эмили все равно пришла бы ко мне, рано или поздно. Я никому и никогда об этом не говорил, потому что меня бы засмеяли, но здесь, в своем дневнике, я ведь могу писать все, что лежит у меня на душе. К тому же я надеюсь, что эти строки никто и никогда не будет читать, ведь я пишу их только для себя. Я ученый и должен привыкать вести записи.
Итак, у Эмми появилось новое увлечение, а сама она по-прежнему оставалась увлечением моим. Моей болью, моей бессонницей, моим уязвленным самолюбием.
Но ничто не сравнится с той болью, которую я пережил, когда узнал о ее гибели.
Да-да, Эмили умерла!
И виноват в этом не кто иной, как Сэм Уокер! Он сел пьяный за руль и повез Эмили на загородную прогулку. Итог предсказуем. (Господа! Не зря полиция предупреждает: не пейте за рулем, пристегивайте ремни безопасности и переходите дорогу только на зеленый свет светофора!) Итак, случилась авария, лобовое столкновение, у Эмили не было шансов выжить. Какая глупость, какое безрассудство – погибнуть рядом с таким пижоном. Зато он выжил, оклемался, восстановился и, кажется, метит сейчас в депутаты. Что ж, жизнь его накажет, но Эмми…
Я узнал о ее смерти в университете и тогда впервые в жизни сбежал с лекций и напился. Вдрызг. Я плакал по Эмили весь вечер и всю ночь, а наутро страдал от головной боли и похмелья. Эта гадость, которую в себя вливают миллионы (да что там миллионы – миллиарды людей!), губит человечество. Отмирают клетки головного мозга, происходит множество необратимых процессов. Больше я не пью.
Кажется, Кристи проснулась. Пойду к ней.
20 ноября 2010 года
Он опять пришел – этот Томас Меркенсон! Уверен, неспроста он сюда таскается. Я, разумеется, был уже во всеоружии. Услышав стук в дверь, я ввел вакцины со снотворным Эмили и Кристи, и они сразу заснули. И, как оказалось, не зря.
– Эта мышь, мистер Хемистри, не дает мне покоя! Извините за столь странную просьбу, но можно я еще разок взгляну на нее? – обратился ко мне Меркенсон, когда я отворил ему дверь.
Я засмеялся:
– Томас, вы меня удивляете! Неужели вы до сих пор думаете, что моя мышь мыла посуду?
Меркенсон покраснел:
– Нет, но… Понимаете, Джон, раньше у меня никогда не было видений. Возможно, я действительно много работаю. Пожалуйста, покажите мышь, чего вам стоит?
– Хорошо, проходите. – Я развел руками и пропустил гостя в лабораторию.
Эмили спала сладким сном, укрывшись байковым одеялком.
Черт! Я совсем забыл про это идиотское одеяло! И зачем только я в качестве эксперимента подсунул ей его? Дело в том, что несколько недель назад я заметил, как она из сухой травы делает себе постель, и решил дать Эмми настоящие постельные принадлежности. Мои догадки оказались обоснованны – мышь действительно мечтала спать на подушке и укрываться одеялом. Не могу передать, с какой радостью Эмми устраивала свое ложе. И вот теперь оно выдало меня.