Три креста
Шрифт:
Новую лаборантку звали Оксана. Ей дали самый лучший бокал, сперва его чисто вымыв. Она держала его с необыкновенным изяществом, подгибая пальчики, и с такой же трогательной манерностью отвечала на подковыристые вопросики Александра Петровича, Дмитрия Вадимовича и Сергея Сергеевича. Все трое очень старались, но у Оксаны никак всё не выходила из головы молодая женщина, у которой она брала утром в воскресенье кровь для анализа и которая в понедельник вечером утонула. Юная лаборантка была ещё впечатлительна. «Как могло такое произойти? – думала она, с трудом заставляя себя поддерживать разговор. – Ведь она смеялась тогда! Я смеюсь
– Укус вампирши смертелен, счастье моё! – объяснил Петрович, подкручивая седые усищи. Оксана вспыхнула.
– Ах, значит я – вампирша? Ну, Александр Петрович, спасибо вам преогромное за такой изысканный комплиментик! Назвать меня упырихой – это галантно!
– Я не сказал – упыриха! – чуть не взлетел Петрович от возмущения. – Я сказал – вампирша! Ты что, не чувствуешь разницы?
– Нет, не чувствую! Объясните, пожалуйста, её мне.
– Нет ничего проще. Двух упырих наши три девчонки и Алексей Борисович сейчас водят по коридору. Ты же их видела?
– Ну, и что? Разница-то в чём?
– Разница простая. Зачем сосут упырихи кровь? Чтобы получить удовольствие. А вампирша зачем сосёт?
– И зачем?
– Для того, чтоб его доставить.
Прелестная лаборантка решила расхохотаться. Ей ни к чему было ссориться с Александром Петровичем. Два других врача, очень недовольные тем, что туча над ним прошла, стали уверять, что всё это вздор, никакой нет разницы. Тут вошли Ирина Евгеньевна, Алексей Борисович и Лариса. Молча и мрачно уселись они за стол.
– А где упырихи? – спросил Петрович, подмигивая прекрасной вампирше.
– Прялкина повела их к Витьке, – ответила терапевт. – Им необходимо ещё раз вымотать ему нервы! Они без этого просто не смогут жить.
– Как это ужасно! – воскликнула лаборантка. – Ведь у него сейчас мама этой блондинки, и он её утешает! Зачем, зачем им к нему?
– Да вряд ли она нуждается в утешении, – проворчал Алексей Борисович. – Эта женщина выкована из стали. Директор школы! Её вчера в новостях показывали. Министр образования ей вручал медаль к юбилею. Видели?
– Алексей Борисович, мать есть мать, – вздохнула Лариса. Тут все насторожились, так как из коридора вдруг донеслись голоса и звук удаляющихся шагов. Потом вошла Прялкина.
Поглядев на неё, все поняли, что произошло нечто из ряда вон. На её лице было чувство, которое не привыкли видеть на нём – растерянность.
– Что случилось? – громко спросил Алексей Борисович. – Неужели вновь кто-то умер?
Не отвечая, Прялкина подошла к дивану и села. Она пыталась собраться с мыслями.
– Не молчи! – крикнула Лариса. – Тебя там что, по башке ударили?
– Нет, – очень тихо сказала Прялкина, глядя в пол. – Но она их выгнала.
– Кто? Кого?
– Директриса! Их! Как только они вошли и заговорили, она сказала им: «Я прошу оставить его в покое и выйти вон! У него вчера утонула дочка.» И они сразу вышли.
Глава седьмая
Наследство
Виктор Васильевич даже и не взглянул на чиновниц, которые очень громко вошли, ещё громче что-то воскликнули, а затем беззвучно исчезли, плотно прикрыв за собою дверь. Возможно, что он их и не услышал. Сидя перед столом, он медленно и спокойно наигрывал на гитаре вальс из старого фильма –
– Она отправила на тот свет обоих моих мужей. С одним случился инфаркт, когда улетучились наши обручальные кольца и фронтовые награды его отца. Другой отравился, когда она начала его шантажировать их интимной близостью, предварительно сделав какую-то диктофонную запись. Об этой близости я от неё узнала с красочными деталями прямо в день похорон, когда опускали в могилу гроб. К этому моменту милое существо успело уже налакаться водки с кладбищенскими рабочими и украсть у них молоток с гвоздями. Соседи стали опять со мною здороваться только после того, как я её выгнала, потому что она обчистила весь подъезд, а затем весь дом. Для всех оставалось тайной, как эта гадина умудрялась отпирать двери. Возможно, делала слепки с ключей. А может быть, у неё имелись отмычки. Она обладала феноменальным даром находить ценное. Тайников для неё не существовало. Никто не мог её уличить, и только по очень косвенным признакам становилось ясно, кто поработал. Милиция разводила руками – мол, доказательств нет, что поделаешь! Отпираться она умела. Ангел, Дюймовочка! Ну, ты видел. С такой же лёгкостью у неё получалось чистить карманы, прилавки, кассы. Все деньги шли на наркотики. А потом у неё стали появляться очень богатые мужики. Конечно же, и они становились жертвами ловкости её рук. Какие-то люди порой пытались у меня выведать, где она проживает, но я уже ничего про неё не знала.
Один из двух стоявших на столе телефонов запел соловьиной трелью. Виктор Васильевич поднял трубку.
– Да. Добрый день. Хорошо, я прооперирую. Через полчаса. Или через час. Время ещё терпит. Договорились.
– Я уже ничего про неё не знала, – сдавленно повторила, скомкав платок, Алевтина Дмитриевна, когда её собеседник вновь заиграл. – А если бы знала, сказала бы непременно. Я перестала быть её матерью, когда ей было лет семнадцать. И знаешь – хотя она к этому моменту успела меня обворовать дочиста, опозорить перед соседями и лишить обоих мужей, я бы ей простила всё это. Но…
– Не надо, не продолжай, пожалуйста, – попросил Гамаюнов, откладывая гитару так, словно она стала жечь ему руки. – Зачем говорить банальности? Прошло тридцать четыре года! Целая жизнь.
– Я бы всё смогла ей простить, если бы она не напоминала тебя, – как будто и не услышала его слов Алевтина Дмитриевна. – Ведь первые года три я, как начинающий педагог, всерьёз полагала, что отец – это тот, кто вырастил, а не тот, кто зачал. Однако, когда этот ангелочек начал таскать у меня абсолютно всё, что плохо лежало, мои иллюзии пошатнулись. Мой первый муж, который её воспитывал, не был вором!
Виктор Васильевич знал, с кем он говорит. Нужно было сделать уступку.
– А я, по-твоему, вор?
– Я этого не сказала. Твоей природе присущ рационализм, который не позволяет тебе удариться во все тяжкие. Но основа её – паскудство. Ты ведь прекрасно знал, что я родила от тебя ребёнка! Но сделал вид, что не знаешь. Ей перепала только одна сторона твоей личности, не стесненная никаким рационализмом. Просто представь себя без амбиций, и всё поймёшь. Она родилась воровкой.
Тут телефон на столе опять затрезвонил. Виктор Васильевич приподнял и положил трубку. Потом спросил: