Три Лжедмитрия
Шрифт:
Дьяк Афанасий Власьев был послан в Польшу с официальной миссией. Он должен был провести церемонию обручения царя с Мариной. Члену Канцелярии Яну Бучинскому поручены были тайные дела, связанные со сватовством. В конце 1605 г. он отправился в Самбор и передал Мнишеку настоятельную просьбу «Дмитрия» добиться от папского легата разрешения, «чтобы ее милость панна Марина причастилась на обедне у патриарха нашего, потому что без того венчана не будет». Царской невесте надо было получить разрешение ходить в греческую церковь, есть в субботу мясо, а в среду печеное. Особый наказ предписывал Марине, чтобы «волосов бы не наряжала», чтобы за столом ей служили
Московское посольство, насчитывавшее 300 человек, доставило в Польшу поистине царские подарки. Власьев передал Юрию Мнишеку шубу с царского плеча, вороного коня в золотом уборе, драгоценное оружие, ковры и меха. Подарки невесте, выставленные в королевской резиденции, вызвали всеобщее изумление. Тут были жемчужный корабль, несущийся по серебряным волнам (его оценивали в 60 000 злотых), шкатулка в виде золотого вола, полная алмазов, перстни и кресты с каменьями, огромные жемчужины, золоченый слон с часами, снабженными музыкальным устройством и движущимися фигурками, ворох парчи и кружев.
Сигизмунд III не пожелал, чтобы обручение Марины Мнишек было проведено во дворце в Вавеле или в кафедральном соборе Кракова. Церемония состоялась в «каменице» Мнишеков возле Рынка. Каменное здание оказалось тесным, и царскому тестю пришлось потратить деньги на покупку смежных зданий. В них была устроена и спешно освящена «каплица».
На торжестве присутствовали король Сигизмунд III и примас Польши кардинал Мациевский, родня Мнишеков.
В конце 1605 г. польская знать торжественно отпраздновала обручение царя с Мнишек. По польским представлениям, эта церемония была равнозначна венчанию.
Особу царя в доме Мнишека представлял дьяк Афанасий Власьев. Несмотря на внешнее великолепие, церемония прошла негладко. Стоя подле католического алтаря в окружении худших еретиков, Власьев произнес приветственную речь жениха без всякого воодушевления. Когда кардинал задал ему вопрос, не давал ли царь обещаний другой женщине, дьяк не моргнув глазом заявил: «А мне как знать: о том мне ничего не наказано!» Ответ вызвал смех в зале.
Власьев заслуженно считался знающим дипломатом. В одной краковской брошюре 1605 г. значилось: «Посланник — человек очень хитроумный, очень рассудительный, ему 40 лет, и можно удивляться, что под таким мрачным небом, как Москвы, существуют такие люди острого ума». На портрете Власьева, помещенном в той же брошюре, имеется надпись: «…сей муж обладал благородным и большим умом, каких давно из Москвы не посылали». Восторженные отзывы свидетельствовали о достоинствах дьяка, а также о том, что он приехал в Польшу не с пустыми руками.
Юрий Мнишек слал будущему зятю письма с докучливыми просьбами насчет денег и погашения всевозможных долгов. Узнав о связи царя с Ксенией Годуновой, он немедленно обратился к нему с выговором. «Поелику, — писал он, — известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, благоволите, вняв совету благоразумных людей, от себя ее отдалить». Самозванец не стал перечить тестю и пожертвовал красавицей Ксенией. Царевну постригли в монахини и спрятали от света в глухом монастыре на Белоозере.
Лжедмитрий I наказал дьяку везти невесту в Москву сразу после обручения. Но выполнить это распоряжение не удалось. В январе 1606 г. Власьев пенял сенатору на то, что «все делаетца не по тому, как вы со мною договорились». Проволочки были вызваны не только желанием Мнишеков получить дополнительные денежные субсидии от зятя.
В дни королевской свадьбы в Кракове получили известие
Царь должен был уступить домогательствам тестя. Его посланцы отвезли в Самбор 200 000 злотых, а затем еще 6000 золотых дублонов.
Наем армии потребовал больших денег, и Мнишек разрывался на части. В Самборе спешно шили новые платья и собирали приданое, достойное царской невесты. Одновременно люди Мнишеков закупали большими партиями оружие и повсюду вербовали ландскнехтов. Денег не хватало, и Мнишеки заняли 14 000 злотых у царских посланцев и набрали на 12 000 злотых мехов и сукон у московских купцов.
Родня Мнишека поддерживала тесные связи с оппозицией, готовившей вооруженное выступление против короля и рассчитывавшей на помощь русского царя. Семья Мнишеков вела себя более чем двусмысленно, и Сигизмунд не препятствовал отъезду сенатора из Речи Посполитой. Король объявил об отсрочке в уплате долгов Юрия Мнишека. Вместе с Мнишеком Польшу покинули многие шляхтичи и безработные наемники, которые едва ли остались бы в стороне от назревавшего мятежа.
В России Мнишеков встречали по-царски. На границе их встретил боярин и дворецкий князь Василий Мосальский. В миле от Москвы были разбиты шатры, чтобы невеста и ее родня могли отдохнуть. Когда Мнишеки сделали остановку, сенатор, оставив дочь в лагере, отправился в столицу, чтобы воочию убедиться, что полякам не грозит опасность. В Москве сенатор переговорил с Лжедмитрием, а затем вернулся в лагерь на царской лошади. Сбруя лошади была изукрашена золотом.
2 мая 1606 г. царскую невесту посадили в золоченую колымагу и повезли в Москву. В столице вдоль улиц были расставлены войска. Лжедмитрий, обрядившись в простое платье, в красной шапочке, тайно покинул дворец и в сопровождении князя Василия Шуйского и одного поляка объехал «все войска и всех поляков», чтобы лично расставить их «в добром порядке». Исаак Масса сам видел царя, готовившего церемонию. Поведение самодержца свидетельствовало о том, что он считал свое положение прочным и забыл об осторожности.
Толпы москвичей восторженно приветствовали государя. Узкие улицы были запружены народом. Колымага с Мариной двигалась очень медленно, так что въезд завершился лишь к концу дня.
На Красной площади был устроен высокий помост для оркестра. При появлении царицы музыканты принялись играть на флейтах, трубить в трубы и бить в литавры.
С площади Марину увезли в девичий Вознесенский монастырь в Кремле, где жила «мать» государя Мария Нагая. Тут ее тайно навестил Лжедмитрий. Когда за Мариной захлопнулись монастырские ворота, она не в силах была скрыть своего отчаяния и долго плакала.
Свадебный кортеж произвел глубокое впечатление на москвичей. Они не могли отделаться от ощущения, что в город вступила армия, а не свадебная процессия. Впереди следовала пехота с ружьями. За ней ехали всадники, с ног до головы закованные в железные панцири, с копьями и мечами. По улицам Москвы горделиво гарцевали те самые гусары, которые сопровождали самозванца в самом начале его московского похода. За каретой Марины следовали шляхтичи в нарядных платьях. Их сопровождали толпы вооруженных слуг. За войском ехал обоз. Гостям услужливо показали дворы, где им предстояло остановиться. Москвичи окончательно были сбиты с толку, когда прислуга принялась выгружать скарб: вместе с сундучками и узлами гайдуки выгружали из повозок ружья и охапками вносили их наверх.