Три маленькие повести о любви
Шрифт:
– Ага, его. Ну как текст?
– Не майся ты идиотизмом. Нашел на кого сообщенки принимать. Тем более от этого пидсрачника. Не вздумай "бабки" ему за это отстегнуть.
– Но ведь требуют же… По оперданным.
– Иди ты…
Посланный Величко ушел.
"Случайный знакомый доверительно сообщил, что замочил человека… Горячка белая".
День пролетел быстро – Данилов разбирался с материалами, мотался по адресам, в райуправление. После работы встретил Катю. Поехали к нему. Матери сегодня дома не было, ночное дежурство в больнице. Ночевать остались
По пути на работу Катя заскочила к приятельнице, вернуть долг. Две недели назад она заняла денег, чтобы купить Лешке в подарок обалденный голландский бритвенный набор. Дорогой, но своим в магазине продавали без наценки. У Лешки скоро день рождения, лучше подарка и не придумать. Домой она подарок, конечно, не понесла, оставила на работе, в столе у заведующей. Вчера Катя получила аванс и сейчас отдала почти все деньги, оставив себе небольшую сумму на текущие расходы. Ничего, в крайнем случае можно будет перехватить у девчонок.
Алексей накануне звонил несколько раз Сметанину, но тот был в разъездах.
Сегодня удалось застать.
– Привет, прокуратура. Данилов это.
– Здравствуй.
– Я по Буковскому беспокою, помнишь такого? Что планируем-то?
– Как что? В тюрьму. Сегодня предъявлю обвинение, и в "Кресты".
– Погоди, погоди… Какие "Кресты"? Это раненого надо туда отправить, когда поправится, а мужика-то за что?
– А бегать и искать ты его будешь, в случае чего?
– Да никуда он не убежит. Это ж не братан и не урка. Нормальный пацан по жизни.
– Ты его один раз видел. А совершил он, между прочим, убийство. Мокруху.
– Мокруха мокрухе рознь. Состояние аффекта, в конце концов. Вообще надо дело прекратить.
– Вот пускай суд и прекращает. Я вас, если честно, не понимаю. Один кричит "закрыть", другой – "отпустить". Вы между собой договоритесь сначала.
Данилов смутился:
– Кто закрыть просил? Величко?
– Нет. Шеф ваш. Буров.
– Лично?
– А как же еще? Он, кстати, прав. Если Буковский сдернет, то, пока его не поймают, мокрушка будет считаться нераскрытой. Формально, конечно. А вы и так по показателям в самом низу. Поэтому рисковать не стоит. Верно?
Алексей повесил трубку. Горячка белая. Он навестил Величко. Тот шушукался в кабинете со Стульчаком.
– Ну-ка, исчезни, – Данилов кивнул Студневу на дверь.
Обиженный Стульчак вышел: "Ничего, я-то исчезну…"
– Ты ездил к раненому?
– Да, прокатился, опросил.
– Что лопочет?
– Ничего не лопочет. Отшибло. Но никого не насиловал и не грабил. Это помнит хорошо.
– А кто вообще такие?
– Мелкоорганизованная преступность. Живой – в розыске за налет на инкассатора, дважды судимый. А по покойничку ответ от экспертов жду. Они пальчики его на проверку по компьютеру заслали. Скорее всего, на инкассаторские деньги "тачку" и купили.
– Милые мальчики. Шмотки не осматривал?
– Я их изъял просто и Сметанину отвез. Он будет искать следы биологических выделений.
– Колец не было? Потерпевшей?
– Нет. Могли в больнице свистнуть. Я ни "лопатников"
Диалог был прерван телефонным звонком.
– Да? – Величко снял трубку. – Так. Понял. Погоди, ручку возьму. Все, пишу… Ого… Солид-няк… Все, благодарю за службу.
Повесив трубу, Величко щелкнул пальцами:
– Превосходно! Ладошки нашего почившего насильника обнаружены на прошлогоднем убийстве в Красногвардейском районе и на двух разбоях. Все глухонько. Сейчас мы по этому поводу бумажечку напишем.
Стае извлек из стола пару листочков и принялся за работу.
Алексей вернулся к себе. Работайте, господин Данилов, работайте. Вы на последнем месте. Кризис.
Катя включила утюг, достала из-под своей тахты сумку. Надо погладить платье. Завтра у Леши день рождения, она отпросилась с работы, с утра пробежится по магазинам и поможет Вере Геннадьевне приготовить салаты. Отпраздновать решили скромно, пригласив двух друзей Леши с женами. Сумку с платьем и бритвенным набором Катя принесла домой накануне, спрятав ее под кровать.
Утюг нагрелся, Катя вытащила платье, потом, помедлив, решила достать и набор, чтобы завернуть в красивый пакет.
Набора не было. Вчера он лежал на дне, под платьем. Катя, не веря, еще раз пошарила в сумке, но увы, пусто, как в вакууме. "Может, все-таки забыла положить? Нет, нет, что ж я, без памяти? Вот здесь, на дне он лежал… Вчера".
Катя выпрямилась, минуту-другую сидела без движения. Потом резко поднялась, выглянула из-за шкафа. Отец по-прежнему валялся на диване прямо в своей вонючей болоньевой куртке и грязных ботинках. Накануне, придя домой, батя клянчил у нее денег, говоря, что нашел работу, но надо сперва заплатить какому-то Витьку. Он-де замолвит словечко, и батю возьмут. Катя, естественно, ничего не дала, пустые разговоры родителя были не более чем разговорами. Батя пошипел, пострадал и завалился спать.
Катя толкнула отца. Тот очнулся, дохнув какой-то керосиновой смесью, и недовольно проскрипел:
– Чо, в натуре?
– Ты на какие нажрался, скотина?! – Катю затрясло от ярости, она уже догадалась, на какие. – Ты сколько, поганец, меня мучить-то будешь? Где бритва?
Родитель попытался выпрямиться, но свалился на пол.
– Отстань ты… Мне надо было. Он вскарабкался по стеночке и сумел встать на ноги.
Катя заплакала.
– Гад поганый, как ты… О Господи…
– А я тебя как че-е-ека вчера про-про-сил. Пра-а-асил? Дала? Хер ты отцу чо дала. Подыхай, отец.
– Скотина, это Лешке подарок! Я на него два месяца у прилавка надрывалась! Да что ж ты за человек-то?..
– Во! Во! Мусорку своему – подарочки, а отцу родному на жизнь – дулю с маслом. Я тебя вое… воспи…
Батя завел старую бодягу:
– Ты мне хоть раз сказала: "На, папочка, на хлебушек"? Я подыхать буду, доченька не откликнется.
– Да скорей бы, – Катя ладонями вытерла слезы.
– Че-е-го? – замычал папаша. – Скорей бы? Квар-квар-тирку хочешь получить? Ментяра подучил? Во те, а не квартирка!