Три Маргариты
Шрифт:
Мелькнуло: кто-то писал о женщинах, документальные эпизоды вплетены изящно и нет давления на читателя. Книгу она помнит, «Многоликий феминизм»… Маргарита Зотова, да. Вот она и станет Алиным соавтором. Я сделаю ей предложение, от которого она не сможет отказаться, усмехнулась тогда Аля про себя.
Они уже не кружились, Славик что-то рассказывал, по-прежнему отведя одну руку в сторону, мягко сжимая ее ладонь в своей. Аля проговорила задумчиво:
– Ты знаешь, я не сделала карьеру, не пошла в политику, но все-таки получила свой маленький участок власти. Наши авторы – вот кто подчинен мне полностью. Я могу делать с ними все, что хочу. Ради того, чтобы напечатать свой труд, они готовы на все.
– Алечка, да о чем ты! Это неинтеллигентно! –
– Странно, дорогой. Делать из меня старательного редактора для своих книг – интеллигентно. А если я сказала правду вслух – неинтеллигентно тут же.
– Не все можно говорить вслух, Аля, – жестко выговорил муж.
– Иногда можно и сказать. – Славик, наверное, не в курсе, что Алевтина упряма.
Но думала она не о власти и безвластии, не о тиранах и сатрапах. Переболела давно, прошло. А вот насколько подвластен будущий соавтор, ей предстояло выяснить на деле. Убедить его, увлечь и приласкать. Именно приласкать, почему бы и нет?
Обширная семейная библиотека едва умещалась в нескольких шкафах, их собрание напоминало старинные хранилища, со Славиком они однажды были в Милане, там Амброзианская библиотека изнутри – бездонное, бесконечной высоты помещение, заблудиться можно. Лестницы, галереи. До такого размаха им далеко, конечно, но собрание книг серьезное. В отдельном шкафу энциклопедические справочники, словари. Они оба справляются при необходимости, уточняя некоторые детали.
Литература Востока, русская литература, античная. Собрание книг по истории живописи. Поэтому Аля часто работает дома. Здесь и кабинет у нее отдельный, и сосредоточиться легче. Издательство далековато, иногда не хочется тратить время на передвижение, даже при наличии машины с шофером. Руководить она может и на расстоянии, а Славик в светлое время дня занят в своем музее – они долго думали и решили: лучше ему с должности директора «Музея исторических редкостей» не уходить, мало ли что в будущем ожидает. Есть запасной вариант.
Вот Славик и разрывается на части – писательство и музей. Но стабильность необходима. Он трудоголик, как и Аля. Семья у них особенная, она как живой организм – муж и жена работают вместе, живут вместе. Дочкой Ирочкой занимается Ольга Павловна, это выдумки Славика, что она стареет и многое забывает. Она чудесный воспитатель для нашей дочки, что бы мы делали без нее?
Разве что иногда бывали дни темных мыслей.
Аля в такие периоды писала нечто вроде писем своей далекой подруге Эмилии. У нее никогда не было подруги с таким именем, да и вообще подруг не было. У Славика есть и друзья, и писательство, и музей, и планов громадье. Потому и Громаданов, он так шутил. А у нее что? Со стороны посмотреть – благоустроенная женщина, работа, муж и ребенок, просторная квартира… и утренняя тоска в специальном для этого настроения кимоно. Своей придуманной подруге Эмилии она писала о том, сколько в ее душе нерастраченных чувств и желаний. О сексе со Славиком, что может раз в неделю сосредоточенно трахнуть верную супругу, не заботясь о том, расположена ли она принимать его ласки. Да и ласками их совокупления трудно назвать. Пыхтение трудоголика раздавалось от двух до пяти минут, Аля и возбудиться не успевала.
Ощутить блаженство, о котором она столько читала, не удавалось. Аля подозревала, что существуют и более вдохновенные способы исполнения супружеского долга. Со Славиком они именно что исполняли долг. Традиция, и не отменишь. Иначе какая это счастливая семья, если никакого трения друг о друга, одни беседы о совместной подготовке книг?
Не состоялась ее женская судьба, в деловой жизни нет места чувствам. Что-то главное мимо прошло, не затронув. Славик хороший друг, но ведь они еще и спят вместе. Как с этим фактом быть? Аля ответа не знала. Когда она советовалась с мамой, та неизменно настаивала на том, что в крепкой семье чувства не обязательны.
– Семья –
Аля расстраивать маму не стремилась, кивала в знак согласия. Но то, что отец ей систематически изменял, было известно и друзьям семьи, и детям. Знала ли мама?
А наверное, знала, вдруг подумала Аля. Отец не пытался разыгрывать роль домоседа. Привык к экспедициям. Во время отгулов он дома тоже бывал редко. Но мать с отцом никогда не ссорились.
Рутина и соблюдение внешних приличий, традиции превыше всего! – в семьях Громадановых и Чуйко это наиважнейшие правила.
И вот Аля иногда надевает гранатовое с зеленью кимоно, делает себе крепкий кофе, тонкая полоска виски на дне стакана… и очень хочется завыть по-бабьи, когда никто ее не видит.
Хотя состоялось и образовалось, да. И библиотека не хуже Амброзианской, со старинными изданиями на верхних полках застекленных дубовых шкафов.
Взаимопонимание у них со Славиком есть, а понимания нет. Тоска и печаль, сокрытая от чужого глаза. Об этом она и рассказывает подруге Эмилии. Славик однажды увидел позабытый на кухне листок, спросил – что это?
– Это наброски к книге. Отдельные заметки делаю, у меня и плана для целого опуса нет. Так, время от времени. Ты же знаешь, я тоже пишу, баловство одно. Но учусь писать в непринужденной форме, давая волю творческой фантазии. Ой, это не моя фраза, я смешное вспомнила. Недавно мне симпатичная такая гражданочка в издательство рукопись книги принесла. Мемуаристика, говорит. Я взглянула на начальные абзацы, она пишет о себе, явно. Я тоже спросила, как и ты: что это? Она отвечает: моя автобиография в форме романа. Но я не сухо описывала события, а прикладывала творческую фантазию, давала волю художественному воображению. Так и сформулировала, представляешь? Я, кстати, подумываю о том, что в будущем мы могли бы печатать жанровые романы. Любовные истории. Вот я и тренируюсь иногда, гм, давая волю художественному воображению. Записки к Эмилии. Понятия не имею, кто она. Она и проституткой может быть, и аристократкой, и бакалейщицей. Нет, наверное она не бакалейщица все-таки, что-то более мягкое надо для нее найти.
– А почему не актриса странствующего театра? Или циркачка? – Славик засмеялся тогда, и Аля к нему присоединилась, они пришли в прекрасное настроение и поцеловались по-настоящему, как в голливудских фильмах, с длинными чавкающими причмокиваниями. Продолжительный поцелуй, затянувшийся.
Аля осторожно высвободилась, у нее перепад настроения снова. Засела в голове фраза случайной посетительницы, вот как въестся глупость какая-то. Но если бы Славик мог в актах интимной близости прикладывать хоть немного этого самого «художественного воображения» и «давать волю творческой фантазии»!
И не объяснишь ведь. Он у нее первый мужчина, она у него первая. Так и живут, как Адам и Ева, от яблока вкусившие, но несмотря на «супружеские долги с исполнением» – в полном неведении, что бывает пылкость и страсть.
Переводчик
Жизнь помотала Виктора Прилуцкого изрядно. Начался путь во Владивостоке, на краю света – здесь же и продолжается. Вокруг мирные жители – а он бывалый вояка, вернувшийся в родовое гнездо отдыхать от жестоких боев. Но нет отдыха, и крайне редко предается он воспоминаниям о минувших днях. Зрелый, многое повидавший мужик, закаленный в боях и полный сил для новых подвигов. Все чаще говорили ему, что становится похож на Ивана Сусанина. Странно, никто ведь не знает, как вотчинный староста выглядел. Далекий шестнадцатый век.