Три месяца на любовь
Шрифт:
— И что в этом страшного?
— В том, что обычно о таком не говорят вслух. О своих самых потаенных страхах, желаниях, надеждах, разочарованиях. Разве что только своему психологу.
Раздражение на его лице сменилось растерянностью. Поэтому пришлось пояснять дальше.
— Я и писать-то начала, потому что во мне было море невыплеснутой тоски и нереализованной любви. Хотелось хоть где-то и с кем-то разделить это.
— Компенсация?
— Можешь называть это так. Ну или закрытие гештальтов. Я пишу о
На словах звучало нелепо, поэтому я тряхнула головой, пытаясь прийти хоть к какой-то логичности.
— Но хуже всего, когда люди видят в прочитанном пересечения с моей жизнью и начинают понимать всё буквально, равняя всё под одну гребёнку. Как ты, когда предположил, что я написала про себя. Это реально проблема. Потому что каждый, не задумываясь, начинает проводить параллель и ставить знак равенства — между мной и моими героинями, между событиями в моей жизни и сюжетом… Знаешь, почему мои родители не читают мои книги?
— Почему?
— Потому что невольно видят в каждой строчке меня. Героиня обижена на родителей — они переносят это на себя, будто я им на всю страну претензии выкатываю. Героиня думает о сексе с мужчиной — их обуревает стыд, словно они узнали подробности моей интимной жизни. Ну и так далее.
Наконец, мой пыл угас, и я обмякла, зажав переносицу пальцами.
Исаев пожевал немного свою губу и странным голосом резюмировал:
— Короче, это ты, но не ты.
— Примерно.
— Вот теперь понятно, — кивнул он и, встав со мной бок о бок, тоже пристроился к стиралке. — И тебе бы хотелось, чтобы я не ломал голову, где там ты, а где выдумка.
— Я бы вообще предпочла, чтобы ты там не видел меня.
— Почему?
— Потому что это слишком личное, — повторила я, добавив про себя: для отношений, которые распадутся через полмесяца.
Он ещё немного постоял рядом, после чего оттолкнулся от поверхности и с преувеличенной бодростью сообщил:
— Ладно, я пошёл дочитывать.
— Андрей!
— Что Андрей?! Я, между прочим, на самом интересном месте остановился: Диана пытается сказать Данилу, что её дочь не от него.
Я закатила глаза. Всё-таки, когда он очень хотел, он умел быть невыносимым.
— А потом ты дашь мне интервью.
— Интервью?
— Да, и расскажешь мне всё-всё, что сочтёшь нужным, чтобы я понимал, что там про тебя, а что нет.
— Андрей!
— Не ссы. Прорвёмся.
И, сказав это, он выскочил в коридор, прикрыв дверь прямо перед моим носом.
***
Читал он до самой ночи, я же бледной тенью бродила по квартире, с ужасом пытаясь расшифровать выражение его лица и понять, что это всё означает.
Моя нервозность была настолько сильной, что я даже забыла хорошенько рассмотреть остальные присланные
В итоге, в полночь, не выдержала и решила сдаться, завалившись спать. Вернее, притвориться спящей, поскольку сна не было ни в одном глазу.
Андрей пришёл минут через двадцать, зашуршав одеждой в темноте спальни, после чего матрас рядом со мной слегка прогнулся. Сначала не происходило ровным счётом ничего, а потом его губы вдруг коснулись в быстром поцелуе моего плеча и самый завораживающий голос в мире шепнул:
— Свет, ты невероятная.
***
История с книгой не прошла для меня даром, и к началу августа я обнаружила страшную вещь — я влюбилась. Симптомы были на лицо и на все остальные части тела: томные вздохи, бабочки в животе и мозги набекрень.
— Это было ожидаемо, — беспощадно подвела итог Лерка, когда я ей пожаловалась, что не могу думать ни о чём, кроме Француза.
Подавив очередной приступ меланхолии, подпёрла щёку ладонью, обиженно надув губы.
— Лучше бы сказала, что с этим делать, — и, бросив на неё взгляд, полный скепсиса, решила немного постервозить: — Тебе напомнить, как сама в мае страдала, что не знаешь, что делать с Серёгой?
Впрочем, разве её этим смутишь?
— То я, а это ты.
— Не вижу разницы.
— А она, между прочим, очевидна, — фыркнула подруга. — Ты ж у нас идейная, без чувств и веры в лучшее не можешь.
Поморщилась.
— Ну и куда это нас завело?
— Пока никуда, но обязательно заведёт! — сегодня Лерка была полна оптимизма. — Не переживай, всё будет хорошо. Серёжа говорит, что давно не видел Андрюшку таким счастливым. А это, считай, знак.
Почесала кончик носа, после чего устало провела ладонью по лицу:
— А чего ему не быть счастливым? Кормить — кормят, в постели ублажают, душевные разговоры ведут, мозг по возможности не выносят.
Тут Крутикова залилась довольным смехом, хлопнув ладонями по столику, за которым мы сидели в небольшом уличном кафе.
— Я смотрю, ты ему там райские кущи устроила!
— Да ну тебя! — бросила я свою любимые фразу, ставшую за это лето едва ли моей мантрой. — Я тебе о серьёзном.
— Можно подумать, что я нет. Вот скажи, что из перечисленного тобой мешает тебе назвать вашу связь самыми настоящими отношениями?
— Отсутствие признания их таковыми…
На самом деле я давно думала над этим вопросом и пришла к неутешительному выводу: наши недоотношения были всем хороши, кроме одного — уверенности в том, что всё не развалится по истечении лета.
А если учесть, что до обозначенного срока оставалась буквально буквально пара недель и наш договор никто не спешил продлевать, то волнения мои небезосновательны.
— Может быть, он считает, что это очевидно?
Я отрицательно помотала головой: