Три мудреца в одном тазу
Шрифт:
Сергей злобно скрипнул зубами, но все-таки пошел исполнять приказ. Гена и Валера проводили его свинцовыми взглядами и переглянулись, обмениваясь мыслями. Они настолько сработались, что уже не нуждались в словах, чтобы понимать друг друга. Сейчас их обоих мучила простая дилемма — противоречие между волей начальства и его же безопасностью. Здесь опасно, но шеф не желает отсюда уходить. Как поступить? Повиноваться, или все-таки схватить отца и дочь Колобковых в охапку и спасти насильно?
Судьба Чертанова их не интересовала.
Света изучала искусство здешних
Зарубка завтрашнего дня обозначалась символическим изображением свиньи.
К Петру Ивановичу подсела весьма миловидная женщина-мбумбу и широко улыбнулась. Тот привычно отшатнулся, но у этой особы зубы оказались не вычернены, а плешивая макушка скрывалась под высокой шерстяной шапкой. Колобков обрадовался столь симпатичной папуаске и улыбнулся в ответ. Та пододвинулась поближе и что-то быстро залопотала. Голосок у нее оказался очень нежный и приятный.
— Гы-гы, — смущенно покосился на дочь Колобков. Но та колупала пальцем роспись на идоле и ни на что не обращала внимания.
Туземка придвинулась еще ближе и начала бесцеремонно ощупывать и поглаживать русского бизнесмена. Тот нервно хихикал, не зная, как к этому относиться. В принципе, возражений у него не было, но не при людях же! Тем более, при дочери.
— Серега, чего она от меня хочет? — воззвал к вернувшемуся сисадмину Колобков.
— Говорит, что вы очень мягкий и нежный, — меланхолично перевел Чертанов. — Вы ей понравились, Петр Иваныч. А я — нет, я худой и костлявый.
— Ну, ты это… ты ей скажи, что мне нельзя, я женатый…
— Вы ей не в этом смысле нравитесь.
— А в каком? — озадачился шеф.
— Она в этом поселке главная повариха, вот в каком.
— Ёшкин кот!!! — возмущенно отпихнул от себя женщину Колобков. — Вали отсюда, людоедка!
Повариха ничуть не обиделась. Наоборот — у нее еще больше разгорелись глаза. Мбумбу считали, что вкус живого существа напрямую зависит от его характера — чем темпераментнее и агрессивнее животное (или человек), тем лучше оно будет смотреться в горшке с супом. Поэтому и свиней они выращивали злобных и драчливых.
— Серега, так где тубзик? — напомнил о своей проблеме Петр Иванович. — Узнал?
— Узнал. Выйдете за ворота, пройдете в лес по направлению к дереву с расщепленным стволом, дойдете до огромной ямы со ступеньками — вот там и делайте свое черное дело.
— Серега, это что — юмор такой? Хочешь сказать, эти папуасы каждый раз бегают куда-то в джунгли?
— Петр Иваныч, а что им делать-то? У них нечистоты — табу, нельзя даже просто подходить близко. А если дотронешься нечаянно — все, ты чумбуи-леки, никто тебе больше руки не подаст. Помните, почему они предыдущую деревню покинули?
— Вот тупорылые… Ладно уж, сбегаю, а то в пузе кавардак… Валера, со мной. Гена, охраняешь Светку.
— Будет исполнено, шеф, — хором пробасили телохранители.
Похлебка постепенно начинала бурлить. Рассевшиеся вокруг мбумбу, держащие лески с мясом, возбужденно заулюлюкали, глядя на бледно-желтую жижу. Приближалось то, что составляет сакральный смысл любого праздника — еда. Все с жадностью смотрели на готовящееся в котле первое блюдо, но с еще большей жадностью — на второе, пока еще ходящее на ногах и говорящее.
Шаман тоже оживился. Он наконец-то выплюнул косяк, передвинул маску на положенное ей место и начал ритмично постукивать в бубен. Помощники развели малый костер, вокруг которого надлежало прыгать мудрому Пратгусте. Наступало время великого камлания [41] .
Но пока еще все приготовления не завершились. Шаман настраивал бубен (то есть стучал в него и пытался сообразить затуманенным озерной травкой мозгом — есть звук или нет?). Охотник Зуптупа, все еще держась за ушибленный живот, что-то втолковывал ему, со страхом поглядывая на Чертанова. Пратгуста слушал рассеянно, мерно тряся головой и безуспешно пытаясь почесать переносицу. Он совершенно забыл, что на нем маска, и ужасно удивлялся, почему зуд не проходит, и почему кожа стала такой твердой и холодной.
41
Камлание (тюрк. «кам» — шаман) — совокупность колдовских действ (музыка, пение или ритмичная речь; танец, прыжки или бег; вдыхание наркотических запахов и т. д.), предназначенных для введения шамана в состояние особого экстаза, во время которого оный способен путешествовать по тонким мирам, беседовать с духами и божествами.
Но потом до него все-таки дошла суть речей охотника. Шаман оставил безуспешные попытки почесаться и возмущенно зашагал к Сергею. Встав рядом, этот сморщенный старикашка некоторое время молчал, а потом тоненько, по-бабьи завизжал:
— Йеееееееееееейеее! Айюююююю!
— Серега, чего тут? — с любопытством спросил вернувшийся Колобков. — Фу, блин, туалет у них тут точно не европейского качества…
— Айююююйееееее! — напомнил о себе Пратгуста.
— Это он поет, что ли, так? — заинтересовался Петр Иванович. — Ничего, голос есть. Олька и похуже попсовиков слушает.
— Уважаемый шаман, я не понимаю, что вы имеете в виду, — попытался объясниться Чертанов.
— Тот глупый охотник сказал, что ты тоже шаман, — скептично ответил Пратгуста. — Это правда? Говори правду и не говори лжи — духи все видят, духи все знают!
— Эм-м-м… хм-м-м… ну, я…
— Если ты шаман, тебе нельзя здесь быть — двум шаманам в одном поселке не бывать! Уходи и забирай остальных людей!
— Да, я шаман, — тут же отреагировал Чертанов. — Петр Иваныч, собирайтесь, нас выгоняют.