Три поцелуя
Шрифт:
— Что? Кого? — спросила Эсме.
Но Мэб не ответила. Она на мгновение сжала губы, но потом все же продолжила:
— У их шпионов тоже нет таких глаз. У них только один глаз, а другой Королева хранит у себя в табернакле [15] . Только у Друджа такие глаза.
— Но я же не одна из них! — воскликнула Эсме. Внезапно ее поразила ужасающая мысль. Она никогда не спрашивала о своем отце. Она никогда не спрашивала ни о чем, что было с ним связано. Теперь она поняла, что боялась узнать, что лежит в основе кошмаров ее матери. Ей совершенно
15
Табернакул — в католических храмах — интерьерное сооружение, место или шкафчик в стене алтаря для хранения предметов поклонения; в готической архитектуре — башнеобразная открытая постройка или ниша с навесом для статуи святого.
— Мой… отец не был одним из них, да?
Мэб вздрогнула.
— Нет, дорогая, нет. Друджи не размножаются.
— Надо же. — Эсме вздохнула с облегчением. — Тогда, кто мой отец?
Мать колебалась, но все же решилась рассказать.
— Он был просто парнем, когда я была девушкой, не на много старше тебя нынешней. Королева выбрала его для меня за цвет волос, — проговорила она медленно.
— И какого цвета они были?
— Точно такой же как у меня, и у тебя. У нее ушло несколько месяцев на его поиски. Она привезла его на личных санях. Тогда я ничего не знала о мире вне леса, но теперь я знаю, что он был русским. Его звали Аркадий. — Она смотрела куда-то вдаль, предаваясь воспоминаниям.
Эсме спросила:
— Он был милым?
— Милым? — Мэб тихо хохтнула. — Поначалу нет. Он ненавидел меня, как он ненавидел их. Он не понимал что я такое; да и я тоже. Он был первым человеком в моей жизни. В первый раз, когда я прикоснулась к нему и почувствовала, что его плоть теплая, как моя, а не холодная, как у них, я не могу этого объяснить, моя дорогая, но это был первый раз, когда я поняла, что я настоящая. Он не был милым сначала, но с чего бы ему быть таковым? Его выкрали! Но со временем между нами возникла нежность.
Эсме во все глаза уставилась на мать. Она потеряла дар речи на какое-то время. Ей столько хотелось расспросить, но она не знала с чего начать.
— Мама, что ты имеешь в виду, кем ты была? О чем ты?
Но Мэб покачала головой и уставилась в окно.
— Хватит о них, дорогая. Прошу.
— Но что насчет моего отца? Аркадия. Что с ним случилось?
Продолжая глядеть в окно, Мэб прошептала:
— Я не знаю. Не знаю, что они с ним сделали потом.
Слово «потом» повисло меж ними тяжелым бременем, и Эсме пожалела, что спросила. Одно только это слово сумело вызвать в воображении целую вселенную не облеченных в слова возможностей.
— Может быть, он сбежал, — сказала она. — Ты же сбежала.
— Да, но я не смогла бы сделать это в одиночку. Мне помогли.
— Кто?
— Один из них. Это был Накстуру — так у них волки называются. Значит, ночной. Это высшая каста Друджу.
— Почему он помог тебе?
— Нам, дорогая. Он помог нам, и я не знаю почему. А теперь ешь свой суп. Нам предстоит долгий путь. Тебе понадобятся все силы.
Эсме
— А ты? Ты ничего не съела.
Мэб медленно водила ложкой в супе по кругу, но теперь, после слов дочери она поднесла ложку ко рту и сделала маленький глоток.
— Вот, — сказала она.
И медленно, молча, они продолжили есть суп, даже не чувствуя его вкуса.
— Мама, — произнесла Эсме, когда красивый официант унес их тарелки. — А ты не думаешь, что волки могли последовать за нами через туннель?
— Мы должны были выиграть немного времени, — ответила Мэб. — Они охотятся только по ночам. Они черпают энергию из луны и сильнее всего они, когда луна нарастающая.
— Но сейчас она не нарастает, — сказала Эсме. — Она почти в апогее.
Она всю жизни рисовала фазы луны и теперь поняла для чего.
— Для нас это хорошо. Значит, они будут не столь сильны.
Эсме откуда-то знала, что не имеет значения насколько будут сильны волки, и этого будет довольно. Она видела почти наяву, как они выпрыгивают из темноты, впиваясь в них желтыми клыками. И еще она откуда-то знала, что они не остановятся, пока не отыщут их, и гадала, почему ей больше не страшно от этого.
— Чего они хотят? — спросила она тихо.
Мэб только улыбнулась ей и потянулась к ее руке. Но даже если она знала, чего они хотят, а по страху в ее глазах Эсме видела, что мать знала, она не собиралась говорить.
Поезд мчался дальше, вынырнув из подводного туннеля на французские равнины. Вскоре они прибыли в Париж и пересели на поезд до Марселя, где Мэб рассчитывала сесть на корабль, плывущего в Африку или на Канарские острова, а возможно и на лодку, которая никогда не пристанет к другому берегу, а будет просто плыть и плыть, а потому волки их никогда не достанут. Но когда они добрались до порта в Марселе, то узнали, что следующий пассажирский корабль отправится в путь только на рассвете. Место назначения: Тунис.
Подступала ночь.
Мэб знала, что там в Лондоне в темных укромных уголках вот-вот должны проснуться охотники. Спали они, наверное, в своих человеческих ипостасях, как они обычно делали в Тэджбеле. Ерезав и Исвант наверняка среди тех охотников, фавориты Королевы. Они походили на животных, и неважно какая ипостась у них была: волка, человека или вороны. Они создавали злобных воронов и выбирали человеческие глаза только для того, чтобы смотреть на них. Да и Королева собственной персоной будет, не волком, но женщиной. Она может оседлать одного из своих волков, впившись длинными пальцами в загривок животного. Мэб содрогнулась, представив Королеву верхом на одном из своих массивных черных зверей. Она знала, что охотники не смогут добраться до Марселя в одночасье, у них есть еще время, но вид восходящей луны вызвал в ее душе панику.
— Пойдем, — сказала мать, схватив Эсме за руку.
Они нашли отель и сняли номер под самой крышей, на чердаке. В номере имелось круглое окошко с видом на гавань и одна большая кровать. Мэб и Эсме кое-как устроились на ней. Было очень тесно. Они сожгли любовный роман, который кто-то оставил в номере и рассыпали пепел вокруг кровати, оставив немного в пригоршне кулаков и на коленях, прикрытых ночной сорочкой, готовые в любой момент сбросить его.
— Пепел сжигает их, — сказала Мэб Эсме.