Три повести о любви
Шрифт:
— Почему намек? — он недоуменно пожал плечами.
Их обогнали шагавшие рядом Николай Иванович, Толя и Миша.
Аркадий сделал вид, будто его что-то заинтересовало позади и приотстал от своей спутницы. Он собирался, не заходя в стан, прямо последовать за Маришкой.
Но все спутала Юзя, выглянувшая из кухни.
— Можно вас?
Аркадий прошел под навес.
У плиты, приподняв за край противень с жарехой, покряхтывал Толя, заскочивший сюда раньше.
— Уж вы не обижайтесь, что вас позвала, — лукаво оправдывалась
— Да, конечно, — Аркадий ухватился за противень с другой стороны.
— Опущение желудка у нее, — объяснил Толя. — Врачи запретили.
— Вот такой он у меня — жалливый, — похвасталась Юзя.
Она смотрела на своего жениха влюбленными глазами. Аркадий ощутил легкий укол зависти. Он не помнил, чтобы Маришка когда-либо так глядела на него.
Противень был из тонкой жести и прогибался под тяжестью рыбы.
Когда они понесли и водрузили его на стол, Аркадий тихо сказал Толе:
— Я пошел.
Тот понимающе кивнул головой.
Но Аркадий не сделал и трех шагов, как его остановил звонкий голос Юзи:
— А вы куда?
— Да я уже позавтракал.
— Где это вы позавтракали?
— На рыбообрабатывающем.
— Да когда вы успели? Вон Толя тоже был с вами, а его не покормили!
— Перед отплытием, — не сдавался Аркадий, — я забежал к заведующему пунктом, и его жена ни за что не хотела отпустить меня без завтрака. Пришлось уступить.
Юзя заколебалась:
— Правду говорите?
— А какой смысл мне врать?
— Коли так… — И вдруг: — Постойте!
Она схватила пустую миску и положила в нее двух омулей, а на них ломоть хлеба.
— Отнесите, пусть позавтракает.
Больше всего Аркадия удивило ее лицо — холодное, отчужденное от только что произнесенных слов. Странно очень: доброта без жалости?
— Спасибо, — сказал он, неловко беря миску…
В прихожей Аркадий наступил на шнурок от ботинка, и шнурок тот развязался. Поставив миску на какой-то ящик, Аркадий опустился на колено и стал завязывать. И тут его внимание привлек разговор за тонкой дверью.
— Вот и верь вашему брату после этого, — произнес Толя.
— Ну, не все ведь такие! — возразила Юзя.
— Через одну, — продолжал Толя.
— Через ноль целых и девять десятых, — уточнил Миша.
— А ты чего понимаешь? — напустилась на него Юзя.
— А чего тут понимать? Ночью-то они зачем выходили? Саранки собирать? — сказал Миша.
— Все-то ты знаешь, чинарик! — заметил Толя.
— А что, у вас только глаза есть?
— Афоня тоже хорош! — вздохнула Юзя.
Аркадий уже и слышал, и не слышал. Покачнувшись, он ухватился за дверь. Она скрипнула и приоткрылась. В комнате наступила тишина.
Не оглядываясь, Аркадий вышел из стана…
Еще несколько минут назад он на что-то надеялся. В нем гремел, как в той грустной и забавной песенке, «надежды
И вот сейчас поставлена последняя точка. Большая и жирная. Жаль только, что он не понял это вчера или, на худой конец, сегодня утром. Чего стоила одна горячевская куртка на ее плечах. Или морской бинокль, в который она неотрывно смотрела вслед Горячеву. И не мешало бы призадуматься над странным поведением красавца бригадира: с чего это вдруг он стал таким обходительным? И почему другие рыбаки отводили взгляды в сторону?
А он, Аркадий, вместо того чтобы смотреть правде в глаза, дал волю фантазии и сам поверил в нее.
Только теперь он понял: не надо было возвращаться!
В прихожей что-то загремело. Послышалось чертыханье. Вскоре дверь распахнулась, и на пороге показался бывший капитан. В руке у него была знакомая миска с омулями и хлебом.
— Ваша?
— Да, — смущенно ответил Аркадий и взял миску.
Николай Иванович, придержав на нем мрачновато-внимательный взгляд, вернулся в помещение.
Аркадий растерянно смотрел на миску.
И все же он не должен пороть горячку. Достаточно того, что он натворил вчера. В конечном счете, пока это только пересуды. Даже если оба вышли ночью, ничего с уверенностью сказать нельзя. Прежде чем оборвать последнюю нить, он обязан поговорить с Маришкой сам.
Из глубокой миски на него глядел остывший Маришкин завтрак. Вот и предлог для встречи…
И опять — в который раз! — та же тропинка, те же камни, тот же обрыв. Казалось, он только тем и занимается эти два дня, что носится вверх-вниз по склону. Ему уже известны каждый кустик, каждый извив дорожки.
Вот сюда Маришка свернула, привлеченная какими-то камешками…
Вот здесь она собирала их и пела…
Вот отсюда она спросила Горячева, что за самоцвет у нее в руке…
Вот с этого выступа Аркадий помог ей взобраться на обрыв…
Скамейка уже была покрыта опавшими листьями. Как мало потребовалось времени, чтобы она приняла заброшенный запустелый вид.
Аркадий повернул к вчерашнему леску. Он твердо знал, где искать Маришку. Им двигала та необъяснимая и слепая уверенность, которая дается только или очень счастливым, или очень несчастным в любви людям.
Он не сделал и полсотни шагов, как увидел жену. Она по-прежнему не смотрела в его сторону, хотя наверняка слышала шаги: громко трещал под ногами валежник, похрустывали листья бадана. Возможно, она не уходила потому, что уже не видела в этом смысла. Аркадий подошел к ней.
— На, поешь, — сказал он, протягивая миску с омулями.
Она обернулась и с иронией произнесла:
— Какая забота!
— Это они прислали, — растерянно сообщил он.
— Даже смелости не хватает, чтобы присвоить себе чужую инициативу, — зло сказала она.