Три повести о любви
Шрифт:
И так, наверно, целые дни: вверх — вниз, вверх — вниз. Похоже, что по лестнице уже никто не ходит. Разве только такие чокнутые, как он. И никому, конечно, сейчас не придет в голову смотреть вниз, в этот глубокий, разделенный на отсеки пролет. Теперешние жильцы, вероятно, даже позабыли о его существовании. Но ведь и тогда, когда не было лифта, люди, поднимаясь, не философствовали на каждом шагу. Во всяком случае, не вглядывались в черную дыру пролета. Пока над человеком не каплет, он о многих вещах не задумывается. Зато когда прижмет, то и подумать порой не успеет…
Ипатов вспомнил один случай, который произошел недавно у них в Купчине. Жил человек, работал
И с ним, Ипатовым, тогда, наверное, было бы нечто похожее. Только вывезли бы, конечно, быстрее — в центре города такие вопросы решаются оперативнее.
«Вы еще здесь?» — удивленно спросила Светлана, выйдя из подъезда.
Ипатов растерялся: этих слов от нее он ожидал меньше всего. Похоже, она не очень огорчилась бы, если бы его вдруг не оказалось.
Но ответил он, как бы не замечая обидного смысла:
«Конечно. Ведь времени-то прошло, — он посмотрел на часы, — всего сорок восемь минут!»
«Сорок восемь? — она подняла свои темные, в старину бы сказали — соболиные, брови. — Поразительная точность!»
В последних словах явно проглядывала ирония, но и на этот раз он решил не обращать на нее внимания. Бросил:
«Армейская привычка!»
«Вы что, тоже воевали?» — поинтересовалась Светлана.
«Конечно. Как и все мои одногодки», — сухо ответил он.
«Ну, я пойду!» — сказала она.
«Одна?» — вырвалось у Ипатова.
«Вам же нужно к бабушке?» — заметила Светлана.
«Уже не нужно! — радостно сообщил он. — Мы только что виделись. Она шла навестить свою старую подругу. Так что визит к ней отменяется!»
«Ну, пойдемте тогда!» — как-то уж очень безразлично, пожав плечами, сказала она.
И они двинулись к Никольскому скверику. Вначале шли молча, словно обо всем уже переговорили. Молчание опасно затягивалось. И тогда Ипатов стал рассказывать ей одну за другой разные фронтовые истории. Говорил он, как ему казалось, сбивчиво и косноязычно. Но она слушала тем не менее внимательно, не перебивая. Так как больше всего он боялся предстать хвастуном, то и говорил, в основном, о товарищах, над собою же все время подтрунивал. Она улыбнулась раз, другой. Это совсем развязало ему язык. Он и сам не ожидал от себя такой прыти. Ну, а с другой стороны, ему действительно
И вдруг уже на Никольском мосту он увидел, что Светлана слушает его невнимательно. Шла и как бы отмечала про себя все устремленные на нее взгляды — и мужские, и женские. И всякий раз едва заметно притупляла взор. Ипатов с досадой подумал: может быть, внимание прохожих для нее так же важно, как и ухаживания поклонников? Если бы он в эту минуту рассказывал о чем-нибудь ином, а не о гибели друга, он, возможно, и сделал бы вид, что ничего не заметил. И продолжал бы дальше. Но сейчас невнимание Светланы сильно задело его, показалось обидным, и он сдержанно упрекнул ее:
«Я вижу, вам скучно?»
Она встрепенулась:
«Ну что вы! Это так интересно!»
Он как живого видел перед собой Аркашку Плотникова, бывшего воздушного аса, ставшего после изгнания из авиации по ранению лихим танкистом. Уже под самым Берлином он со своим взводом первым вырвался на автостраду, соединяющую фашистскую столицу с югом Германии, и уничтожил большую колонну автомашин и бронетранспортеров. Но к немцам подошло подкрепление, и три танка оказались в окружении. И надо было случиться тому, что бригаду в это время повернули на другое направление, и о героическом взводе просто-напросто забыли. «Королевские тигры» и «пантеры» в упор расстреляли попавшие в западню «тридцатьчетверки»…
И на все это она ответила привычно-светским: «Это так интересно!» Как будто речь шла не о гибели живого человека, а о каком-нибудь фильме, спектакле или книге! Но не много ли он от нее хочет? Откуда ей знать, что такое война? По тем же фильмам, спектаклям и книгам? «Ах, как интересно! Ах, как интересно!» Привести бы ей последние слова Аркашки, которые тот передал по рации из горящей машины. Как он материл своего растяпу-комбата (не мудрого и смелого майора Зиганшина, погибшего накануне в ночном бою, а его молоденького зампостроя), вовремя не доложившего комбригу о положении взвода!
Но она-то здесь при чем, Светлана?
И тут Ипатов обнаружил, что канал Грибоедова с набережной и домами остался слева, а они со Светланой продолжали свой путь по Садовой.
«Постойте, куда мы идем?» — недоуменно спросил он.
«Я — домой!» — она весело и озорно взглянула на него из-за высоко поднятого воротника шубки.
«Но ведь канал Грибоедова там?» — показал он.
«Отсюда ближе», — сказала она.
«Отсюда ближе?» — Он никак не брал в толк, почему с Садовой ближе к ее дому, находившемуся где-то на канале Грибоедова.
Они дошли до угла и свернули на Подьяческую. Оказывается, он никогда не был здесь. Как же это он с ребятами дал маху? А может быть, позабыл? Нет, все незнакомо…
Вскоре они подошли к высокому старинному дому с подъездом, занимающим добрую половину тротуара.
«Вот я и дома!» — объявила она, поднявшись на нижнюю ступеньку.
«Это ваш дом?» — недоверчиво спросил он.
«Думаете, обманываю? — улыбнулась она. — Отнюдь! (На вчерашней лекции им привели это слово, взятое отдельно, как пример неправильного употребления.) Ладно, раскрою секрет. Просто другим фасадом он выходит на канал Грибоедова!»