Три повести (сборник)
Шрифт:
Эти слова напомнили мне одну встречу. Лет через 50 после описываемых событий я ездила в родные места. Стою у деревенской церкви в деревне Вохтоге, которая теперь возрождается. Подошел мужчина из местных жителей, спросил: «Вы чьи будете?» Я ответила, что дочка Красильникова Михаила Михайловича. Мужчина заулыбался и рассказал, что, когда был мальчишкой, мой папа взял его на тока, а он подстрелил тетерку. Папа его ругмя ругал и сказал: «Запомни! Тетерку убивать нельзя!» А он и запомнил на всю жизнь.
Был у папы друг Ваня Зимичев, профессиональный охотник. У него была семья – жена Антонина, дети. Летом, когда не было охотничьего
Когда летом папа возвращался из леса, то привозил или букетик с ароматными ягодами земляники, или малиновый веник со сладкими и крупными, как маленькие лапоточки, малининами. Иногда зимой, когда папа возвращался с охоты, он доставал из кармана завернутый в газету кусок черного хлеба и говорил, что это лисичкин хлеб. Я безоговорочно верила.
Запомнилось, как папа ходил охотиться на зайцев. Почему-то зимой зайцы, видимо голодая в еловом лесу, по ночам подходили к селу и облюбовали сельское кладбище, обгладывая растущие там яблони и другие «сладкие» деревья. Вот зима, мороз, мы уже спать ложимся, а папа с другом на охоту собираются. На кладбище они залегают между могил, белые простыни у них на тулупы для маскировки накинуты. Поджидают беленьких зайчиков. Луна. Все видно. А утром мне достаются заячьи белые хвостики. Если шкурка испорчена пулей, то и шкурку отдают мне для кукольных нарядов.
Однажды я сижу на печке, у меня свинка, шея действительно как у поросенка. Гляжу вниз на маму, жду, когда она меня позовет завтракать. А мама шмыгает носом и вытирает слезы. Я кричу: «Мама, почему ты плачешь?» «Сталин умер», – отвечает мама. О Сталине я знаю, что он наш вождь, о нем по радио песни поют и его портреты носят на демонстрации 1 мая и 7 ноября. Я слезаю с печки, пью горячее молоко с хлебом, потому что сахара нет, а несладкого чаю много не выпьешь, и иду гулять. Мама кричит мне вслед, чтобы я к ребятам не подходила, потому что я заразная. У меня какое-то вялое состояние. Я забираюсь на сугроб и, чтобы не провалиться в снег, ложусь на спину. Надо мной синее небо. Я поворачиваюсь на бок. Близко-близко от моего глаза голубоватый пористый снег. Скатываюсь с сугроба, мне скучно гулять одной. Я направляюсь к центральной улице. На книжном магазине висит красный флаг, обшитый черной лентой. Я такого раньше не видела. Возвращаюсь домой, спрашиваю маму. Она отвечает, что это траур по Сталину.
Я расту, мой мир расширяется. Хочу описать, как помню, село моего детства – Сидорово. В то время это был районный центр Лежского района Вологодской области. Название района от реки Лежи, на берегу которой село и стоит. Лежа была в то время довольно широкая и глубокая, по ней даже лес сплавляли, а мы по заторам из бревен перебегали с одного берега на другой. После 1959 года районный центр из Сидорова перенесли в город Грязовец, многие государственные служащие, оставшись без работы, продавали свои дома и уезжали в другие места, а семьи из дальних маленьких деревень переселились в Сидорово. До революции, говорят, это было большое торговое село, куда крестьяне из окрестных деревень свозили на ярмарку плоды своих трудов. Я описываю наше село, как помню, с 1951 по 1958 год, когда я была
И так, если заходить в Сидорово с востока, то сначала слева находилась машинно-тракторная станция (МТС), как в народе называли «гаражи». Потом начиналось село. Сквозная главная дорога проходила через все село. Слева был стадион, потом какое-то административное здание, а справа в деревянном нарядном доме с резными наличниками сидел самый главный начальник – первый секретарь райкома партии и одновременно председатель районного исполнительного комитета депутатов (как папа говорил «предрик») – Белов.
Дальше, слева – универмаг, напротив – книжный магазин. Если повернуть направо, дорога шла к корпусам земской больницы, которые сохранились с царских времен. Сразу за книжным магазином на главной дороге справа стояло деревянное двухэтажное здание банка-сберкассы – первое жилище нашей семьи. Дальше улицу пересекала наша милая речушка Секерка, приток Лежи.
Справа на берегу находился Дом крестьянина – гостиница – и была парикмахерская, в которую я ходила. До школы меня стригли наголо, оставляя только челку.
Как мне нравилось в парикмахерской! Старичок-парикмахер усаживал клиента в кресло перед зеркалом, накрывал белой простыней. На полочке перед зеркалом стоят одеколоны «Шипр», «Тройной», «Кармен». После стрижки старичок спрашивает: «Освежить?» В случае согласия он берет пульверизатор с резиновой грушей, оплетенной в шелковую сетку с кисточкой, вставляет трубочку во флакон выбранного одеколона и пылью мельчайших капелек «освежает» клиента.
Мне тоже хочется, чтобы меня освежили, но мама не разрешает. А мне очень хочется, чтобы меня побрызгали одеколоном «Кармен». Флакон треугольной высокой пирамидкой, а на наклейке изображена жуткой красоты цыганка с розой в кружевной фате.
Через Секерку перекинут деревянный мост. Он высокий, так как Секерка разливается весной, да и берега в этом месте довольно крутые, и мост делает дорогу более пологой. Для безопасности пешеходов справа сделан еще и пешеходный мост. На другом берегу слева, прямо у моста стоит дом стариков Цветковых. Дальше на возвышенности стоит Дом культуры, справа от него – танцевальная площадка. Перед Домом культуры разбит небольшой парк, посажены аллеи берез, среди которых стоят побеленные памятники Сталину в длинной шинели и Ленину с кепкой в руке.
Так вот, через много-много лет, году в 1996-м, я повезла маму в родные места, мы подошли к дому культуры: фигур Сталина и Ленина уже не было, Дом культуры был заколочен, все заросло травой, березы стали огромными, с многочисленными вороньими гнездами на ветках. Но березовая аллея все-таки просматривалась. Моя мама медленно прошла по аллее и говорит: «А ведь эту аллею я сажала». И рассказала, как всех сидоровских служащих из контор мобилизовали для посадки этого парка. Но самое интересное было то, что перед началом работы надо было ходить поливать свое дерево, так как ежедневно председатель исполкома заезжал и проверял – политы деревья или нет. Кто не поливал, тому был выговор. А потом мама рассказала, что Дом культуры был построен на фундаменте разрушенной в 1936 году огромной церкви Рождества Богородицы. Особенно хороша была 86-метровая колокольня. Звон слышался в хорошую погоду до города Грязовца, который расположен в 48 километрах от села. А танцевальная площадка построена прямо на могилах. Но в 50-е годы об этом даже шепотом не говорили. А раз не говорили, то уже следующие поколения и не знали ничего, танцевали. Так умирала память.