Три прекрасных витязя

Самохин Николай Яковлевич

Побойник стоял возле аквариума и чайным ситечком пытался выловить какую-то рыбешку, состоящую из одного живота.

— Заболела, — озабоченно сказал Миша. — Ничего не жрет, понял?.. Вот пакость — опять унырнула! Ну-ка, свети сюда. — Он протянул мне карманный фонарик.

— Погоди ты! — отмахнулся я. — Скажи мне лучше — зачем мы на свете живем?

Мишу очень заинтересовали мои слова. Он отложил ситечко, и глаза у него стали боязливо-веселые.

— Покупочка, да? — спросил он.

— Какая там покупочка. Я серьезно.

— Придуривайся, —

сказал Миша. — Знаю, это розыгрыш такой. Я тебе скажу, а ты меня потом как-нибудь подденешь. Точно?

— Ах, Миша! — сказал я. — Друг золотой! До розыгрыша ли мне. Может, последний раз видимся.

— Ну, артист! — восхитился Миша. — Вот артист!.. Только меня не купишь… Ну-ка, держи! — и он силой вставил мне в руку фонарик. — Свети в угол.

Я машинально посветил, и Миша с третьей попытки выудил рыбешку.

Рыбка лежала на дне ситечка бледная и недвижимая.

— Гм, — сказал Миша и ковырнул ее пальцем. — Ты чего-нибудь в рыбе понимаешь?

— В жареной, — нашел в себе силы сострить я.

— Черт его знает, что такое. — Миша почесал затылок. — Не жрет. Третий день. — Он бултыхнул рыбу обратно в аквариум. — Пойдем-ка лучше выпьем.

— Не могу, — сказал я. — Тороплюсь очень.

— Куда же ты торопишься, — слегка обиделся Миша.

— В этот… в з-з-зоопарк! — бухнул я.

— Хо! — шлепнул ладонью по лбу Миша. — Там ведь рядом зоомагазин. Купишь мне дафний, а? — он достал откуда-то из-под ремня сложенную в шестнадцать раз трешку.

— Это же много, — замялся я. — Дал бы лучше мелочи.

— А у меня всегда трешками, — сказал Миша. — Удобно, знаешь.

…Я вышел от Побойника, вертя в руках злополучную трешку, и не представлял — что же с ней теперь делать. «Ладно, — вздохнул я наконец. — Не обедняет. В крайнем случае, подколю к завещанию…»

К Лялькиным мне заходить не пришлось. Я их встретил на улице. Лялькин, обливаясь потом, катил на салазках большой зеркальный шифоньер, а Лялькина шла сбоку и поддерживала шифоньер двумя пальцами.

— Привет, — прохрипел Лялькин, сунув мне взмокшую ладонь. — Чего ж ты не поздравляешь нас с покупкой?

— Здравствуй, зайчик! — сказала Лялькина и поцеловала меня в нос.

— Здравствуй, слоник! — традиционно ответил я и чмокнул ее в ухо.

— Куда зайчик прыгает? — осведомилась Ляль-кина.

— Отпрыгался зайчик, старуха, — грустно сказал я.

Лялькина всплеснула руками.

— Женишься наконец-то! — сказала она. — На Люське Паникоровской?! Ну, поздравляю! Единственная натуральная блондинка в городе.

«Вот так рождаются сплетни, — раздраженно подумал я. — Теперь пойдут разговоры: дескать, слышали? — такой-то удавился. Из-за Люськи Паникоровской. Отказала ему во взаимности. Тьфу!..»

…Жора Виноградов понял меня с полуслова. Он как раз сидел в кресле, читал Лукреция Кара и, выслушав мои туманные намеки, сказал:

— Абсолютно

с тобой согласен, отец. Жизнь наша тошная и неинтересная.

— Так вот, Жора, решил с нею распрощаться, — признался я.

— Одобряю тебя, — сказал Жора. — Вешаться думаешь или топиться?

— Ну, зачем же… Есть другой способ.

— Какой? — заинтересованно спросил Жора.

— Да просто. Ложишься в ванну, опускаешь туда кипятильник — и порядок.

— Ну, привет! — сказал Жора. — Физику надо изучать, милый. Так у тебя ничего не получится. Вылезешь, как огурчик.

— Почему это? — спросил я.

— А потому, — сказал Жора. — Пойми, голова садовая, ты же в одной среде будешь. Другое дело — если пяткой к стоку прислонишься…

— Постой! — запротестовал я. — Как же в одной среде? Ведь вода соединяется со сточной трубой.

— Ха-ха! — иронически сказал Жора. — Ну, поспорим.

— Поспорим! — загорелся я. — На бутылку коньяку.

— Идет, — сказал Жора. — А как проверим?

— Элементарно… Мне ведь все равно. Лягу в ванну и опущу кипятильник.

— Ну, нет, — жестко сказал Жора. — А если тебя кокнет? Кому я коньяк буду отдавать? Ишь какой великодушный. Мне этих жертв не надо. Если спорить — так уж спорить. По-честному…

Я вышел от Виноградова озадаченным. Черт! Как же ему доказать? Придется все-таки сегодня вечером идти к Паникоровской. Там у нее в гостях будет один инженер-электрик. Спрошу у него. И если Жорка окажется прав — черт с ним, поставлю ему завтра коньяк. Да, кстати, — насчет завтрашнего дня: по понедельникам ведь зоомагазин не работает. Не забыть бы во вторник купить Мише Побойнику дафний…

У нас в общежитии

Отчего это скучно нам с Борей?

Вроде все у нас в ажуре. Зачет по сопромату мы спихнули, курсовой по деревянным конструкциям — тоже. Боря на институтских соревнованиях штангу толкнул весом сто тридцать килограмм, я на три десять с шестом прыгнул… А все равно скучно нам с Борей — ну хоть задавись.

Нашли мы райкинский нос из папье-маше, от Нового года оставшийся, гитару из-под кровати вытащили — отправились на гастроли по общежитию. Я нос нацепил, Боря на гитаре бренчит.

На четвертом этаже завернули в двадцать восьмую комнату, к знакомым дипломникам. Боря ударил по струнам и объявил:

— Выступает заслуженный артист без публики Брехло-Задунайский! Композитор Хурлы-Мурлы! Ария из оперы!

А я сложил руки на груди и запел как бы по-французски: «О, Пари!.. Я тужу, я бужу, ни гу-гу, ни жу-жу!..»

Дипломники так и попадали на кровати со смеху. А потом вытерли слезы и говорят:

— Ну спасибо, мальчики, за разрядку. А то у нас уже головы засохли от этих проклятых дипломов. Честное слово… А теперь, извиняемся, но вы все же дуйте отсюда. Не обижайтесь, парни, — работы у нас страшно много.