Три секунды

Рослунд Андерс

Но его не отпускало. Что-то преследовало его, что-то, не поддающееся анализу.

Ему было страшно.

Дверь камеры отперли. Соседи возились где-то неподалеку, он их не видел, но они там были, орали и шептались. Носок между дверью и дверной рамой, стул у порога, подушка под покрывалом.

Время — две минуты восьмого. Осталось восемнадцать минут.

Он вжался в стену.

Пожилой мужчина на центральном посту внимательно изучил полицейское удостоверение Гренса, защелкал клавишами, вздохнул.

— Допрос,

вы сказали?

— Да.

— Гренс?

— Да.

— Пит Хоффманн?

— Я зарезервировал комнату свиданий. Так что хорошо бы вы меня пропустили. Чтобы я мог туда попасть.

Пожилой мужчина никуда не торопился. Он снял телефонную трубку и набрал короткий номер.

— Придется подождать. Мне надо кое-что выяснить.

Прошло четырнадцать минут.

А потом разверзлась преисподняя.

Дверь рванули. Секунда.Стул полетел на пол. Секунда.Стефан прошел справа от него с отверткой в кулаке.

Один раз взглянуть, может — один раз вздохнуть. Люди по-разному проживают полсекунды.

Их, кажется, четверо.

Питу уже случалось видеть, как это бывает, пару раз он сам участвовал.

Один вбегал с отверткой, ножкой стола, заточкой. За рукой с заточкой — еще пара рук, чтобы избить или убить. И двое — в коридоре, немного поодаль, на стреме.

Подушка и спортивный костюм под покрывалом. Две с половиной секунды — его спасение, бегство.

Один удар.

Ударить еще раз он не успеет.

Один-единственный удар, правым локтем — по шее слева, по сонной артерии. С силой ударить именно туда. У Стефана подскакивает давление, он оседает, теряет сознание.

Тяжелое тело повалилось на пол и заблокировало дверь. Следующий кулак просто взмахнул в воздухе острой заточкой из мастерской, иначе Кароль Томаш потерял бы равновесие. Хоффманн рванулся вперед, между дверной рамой и плечом нападавшего (тот еще пытался сообразить, куда делся тот, кого они приговорили к смерти), выбежал в коридор, проскользнул между двоих стоявших на стреме, и бросился к закрытой будке надзирателей.

Они знают.

Он бежал и оглядывался. Нападавшие стояли на месте.

Они знают.

Пит открыл дверь и сунулся к надзирателям. Кто-то у него за спиной крикнул: «stukach!», тюремный инспектор крикнул: «А ну пошел отсюда!», а сам он, кажется, ничего не крикнул, не помнил точно. У него не было ощущения, что он что-то кричал. Стоя перед захлопнутой дверью, он прошептал: «Я хочу в изолятор»; вертухаи не обратили на него внимания, и тогда он чуть громче — «Я хочу в Р18», а когда никто из этих паскуд даже не шевельнулся, он заорал — наверное, наперекор всему: «Сию минуту, с-суки!» Наверное, так и было. «Мне нужно в изолятор, сию минуту».

Эверт Гренс сидел в комнате свиданий и рассматривал

рулон туалетной бумаги на полу возле кровати и матрас, обернутый пластиковой пленкой. Здесь раз в месяц тревога и желание вселялись на час в переплетенные голые тела. Гренс переместился к окну; вид так себе — два ряда мощных оград: вверху колючая проволока, внизу серый бетон. Гренс снова сел. Беспокойство, поселившееся в нем, никуда не делось; он провел пальцем по черному диктофону. Диктофон был здесь каждый раз, когда он допрашивал тех, кто ничего не видел и не слышал. Гренс помнил, как они иногда наклонялись к нему и понижали голос, прежде чем с ненавистью уставиться в пол, и ждали, пока он выключит аппарат. Гренс и сам не знал, помог ли ему хоть один проведенный в этой комнате допрос приблизиться к разгадке какого-нибудь преступления.

В дверь постучали, и вошел какой-то мужчина. Согласно документам, Хоффманн должен был оказаться человеком младшего среднего возраста. Вошедший был другим — значительно старше и в синей униформе Аспсосской тюрьмы.

— Леннарт Оскарссон. Директор тюрьмы.

Гренс пожал протянутую руку и улыбнулся:

— Надо же! Когда мы виделись в прошлые разы, вы были всего лишь инспектором. Вы сделали карьеру. Успели еще кого-нибудь отпустить?

Несколько лет за пару секунд.

Они перенеслись в тот день, когда тюремный инспектор Леннарт Оскарссон разрешил отправить под охраной в больницу осужденного — педофила, насильника-рецидивиста; во время перевозки тот бежал из автобуса, а потом убил пятилетнюю девочку.

— Когда мы виделись в прошлый раз, вы были всего-навсегокомиссаром уголовной полиции. И вы, конечно… все еще в той же должности?

— Да. Чтобы тебя пнули вверх, надо облажаться как следует.

Гренс стоял по другую сторону стола и ждал новой колкости, это было почти весело, но колкости не последовало. У директора тюрьмы был отсутствующий вид, рассеянный взгляд, он о чем-то сосредоточенно думал.

— Вы приехали, чтобы поговорить с Хоффманном?

— Да.

— Я как раз из больничного отделения. Вы не сможете увидеться с ним.

— Слушайте, я договаривался о посещении вчера. И он был здоровее всех здоровых.

— Они заболели ночью.

— Они?

— Пока трое. Температура. Мы не знаем, что это. Тюремный врач принял решение о карантине. Им нельзя вообще ни с кем встречаться, пока мы не выясним, чем они больны.

Гренс громко вздохнул.

— Это надолго?

— Дня три-четыре. Пока могу сказать только это.

Они посмотрели друг на друга. Говорить больше было не о чем, и они уже собрались уходить, как вдруг в помещении раздался пронзительный звук. Черный пластмассовый прямоугольник рации, висевший на бедре у Оскарссона, замигал красным.

Директор тюрьмы потянулся к ней, лицо стало сначала удивленным, потом нервозным. Он старался не смотреть на Гренса.

— Слушайте, мне надо бежать.

Оскарссон зашагал к двери.

— Там явно что-то случилось. Сможете выйти сами?

<