Три сердца
Шрифт:
— Панночка Кася, вы молоды, неопытны, послушайте совета старика. На коленях умоляю! Зачем все это ворошить, кому это надо? Пусть останется, как было, ведь никто не знает. Михалина умерла. Мне уже мало осталось на этом свете. И никто не узнает. Хорошо так, как есть. Пусть так и останется. Панночка, золотая панночка, дорогая…
Кейт кивнула головой и вышла. Огромная и безнадежная печаль овладела девушкой безраздельно. По всей вероятности, она сама не замечала, что на приветствие встречных отвечала улыбкой, но этот знак вежливости выработался у нее до автоматизма.
Во дворце было заметно оживление. Большинство гостей уже проснулось.
Появились слуги, внося большие подносы с коктейлями, водкой и канапе [2] .
Кейт здоровалась, поддерживала разговоры, переходя из зала в зал, от группы к группе.
— Вы сияете от счастья, — сказал ей молодой Лучинский. — Боже мой, что делает любовь!
— А панна Кася всегда светится, как весеннее утро, — добавила пани Тарлова.
Гого, лавируя между гостями, приблизился к невесте. Он выглядел свежим, и трудно было не заметить, как его переполняет радость.
2
Маленькие бутерброды.
— О, мучительница, — начал Гого, — куда ты исчезла с самого утра? Я искал тебя по всему дворцу и уже отчаялся.
— Глядя на тебя, этого не скажешь, — рассмеялась Кейт.
— А потому что я уже вижу тебя, но клянусь, была минута, когда я испугался за тебя, думал, что с тобой что-то случилось, что, например, кто-то из отъезжающих гостей украл мое сокровище.
— Да, в красивом же свете ты выставляешь своих знакомых, — шутливо сказала Кейт.
— Что же тут такого, — пожал плечами Гого, — я бы и сам не устоял перед таким искушением. По твоему взгляду вижу, что ты считаешь это пустыми словами, но поверь, что нет ничего, что я не выполнил бы ради тебя, пусть даже и преступление.
Кейт пристально посмотрела ему в глаза.
— Жизнь иногда предлагает людям разные испытания, — заметила она.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего, просто подумала. Пойдем, завтрак уже подали.
За столом они снова сидели радом, оживленно и весело болтая.
Уже к концу завтрака начали подавать машины и кареты. Гости покидали дворец. Большинство выезжало к пятичасовому поезду. На полдник, кроме домашних, осталось лишь несколько человек родственников, но и они вскоре стали прощаться. Двухдневная охота закончилась великолепным балом в шумной компании знакомых, всем тем, что после двухлетней тишины вывело Пруды из привычного ритма спокойной сельской жизни. Пани Матильда, закутав ноги пледом, сидела в большом кресле будуара. Слуги, сонные и измученные, блуждали по опустевшим комнатам.
Кейт в буфетной, склонившись над расчетной книгой, принимала отчеты у пана Матея, повара и Юзефовой, занимающейся хозяйством с начала болезни Михалины.
Разобравшись со счетами, Кейт осталась с паном Матеем наедине.
— Пан Матей, идите отдыхать, вам нужно выспаться. Вы плохо выглядите. За эти несколько дней вы окончательно измучились; кроме того, мне говорили, что всю ночь вы провели у постели покойной.
— Да, это так.
— Вы очень любили ее?
Молодой человек закусил губу и лишь молча кивнул головой.
— И все-таки вам следует отдохнуть. Поспите, а завтра у вас выходной. Пани графиня уже предупредила управляющего.
— Спасибо вам, но я предпочел бы работать. За работой мысли не так преследуют человека, и он забывает о своем горе.
— Как хотите. Возможно, вы и правы, но во всяком случае сейчас вам нужно поспать.
Обед подали в восемь часов, но к столу вышли немногие: Кейт, Гого, генерал Недецкий, а также администратор пан Зембиньский. Пани Матильда распорядилась подать сухарики с чаем к себе наверх. Две старые панны, тетя Клося и тетя Бетси, ужинали в постелях, а дядюшка Анзельм ублажал свой желудок отварами травок и горячими примочками. Генерал, единственный из представителей старшего поколения, победно выдержал три дня веселья и сейчас, потягивая бургундское, посмеивался над старым хрычем Анзельмом. А поскольку, если уж генерал какую-нибудь тему зацепит, от нее ему уже не оторваться, поэтому весь обед был посвящен бедному дядюшке Анзельму. Пан Зембиньский поддерживал разговор весьма сдержанно. Гого всматривался в Кейт и время от времени тихонько обменивался с ней короткими фразами.
Когда они встали из-за стола, Кейт поинтересовалась, не хочет ли он помолиться у тела своей старой кормилицы и няньки.
— Нет, Кейт, нет. Я любил ее и мне действительно жаль, что она умерла, но я не переношу вида покойников.
— Следовало бы зайти… — заметила Кейт, но не сумела убедить его.
— Я буду присутствовать на похоронах, этого достаточно.
На следующий день ранним утром Кейт предложила жениху сыграть партию в теннис. Они играли почти ежедневно, и Гого не усмотрел в этом ничего необычного. Для Кейт, однако, это имело большое значение. Именно для тенниса Гого надевал белые туфли и носки, которые заворачивал над щиколоткой.
Ожидая его в холле, Кейт придвинула стул к шкафу и забросила наверх свою ракетку, после чего вернула стул на место. Когда Гого сбежал по ступенькам вниз, она обратилась к нему:
— Ты не мог бы снять мою ракетку, будь так добр.
— С удовольствием.
Он, в свою очередь, придвинул стул, встал на него, а когда поднялся на цыпочки, чтобы дотянуться до ракетки, брюки приподнялись, открывая часть ноги над щиколоткой. PI тогда показался верхний угол коричневого родимого пятна.
Сердце Кейт готово было вырваться наружу. Сомнений больше не оставалось.
Несмотря на все усилия, она играла невнимательно и плохо. Добродушный Гого посылал ей все более легкие мячи и, наконец, спросил:
— Кейт, что случилось?
В ответ она напряженно улыбнулась.
— Я не могу сегодня играть.
— Так давай оставим, но что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь, королева моя?
В его голосе было столько любви и искреннего беспокойства, но Кейт молчала, борясь с мыслями.