Три шага из детства
Шрифт:
Напишешь с ними сочинение!..
В общем, фотографий сестриных отцов в нашем семейном альбоме нет. Но он так заполнен фото сестриц в купальниках – сначала на Черном море с нашей стороны, а потом на том же море, но уже с другой стороны, – что места в нем нет. Ну, правда, в нем присутствует несколько моих младенческих фото – такого противного голого дитяти…
«Посмотри, каким миленьким ребенком ты была! И во что выросла!» Хотя трудно назвать эту противную докторскую колбасу с глазками и радостно открытым ртом – «миленькой»! Фото с гордостью показывали всем приходящим
Да, забыла сказать. Мою маму зовут Евгения. Видимо, планировалось появление мальчика. Тут я у бабушки поинтересовалась, имела ли она в виду евгенику – науку об улучшении наследственности человека, когда называла маму Евгенией. Или это я «улучшила» нашу наследственность?
«Умные все очень стали!» – разозлилась бабушка.
Своих дочерей она вырастила сама, дала им образование и, как она любит говорить, – «моральные устои». Только личная жизнь их не очень сложилась. Тут бабушка была бессильна.
«Лида очень разборчива с женихами, – говорит бабушка, – надо иметь меньше амбиций, а то так можно никогда не выйти замуж!» Про маму она такого не говорит, а только скорбно поджимает губы, потому что мама, видимо, была не так разборчива с женихами, в результате чего появилась я.
И именно я теперь являюсь причиной того, что мама никак не может выйти замуж. Замкнутый круг!
Тема «личной жизни» постоянно присутствует в домашних скандалах: это такая «заминированная» территория, где опасно сделать лишний шаг в сторону. Но, по-моему, основа всех наших бед – тусклая и непролазная бедность. А тут еще и ребенка нужно «тянуть»…
«Ну уж простите! Воровать не умею!» – выкрикивает бабушка на попреки дочерей.
С большим трудом наша семья наскребла Лидочке на маленькую однокомнатную квартирку на окраине и такой же маленький автомобиль «матисс» ярко-желтого цвета, похожий на осу. Этот цвет больше всего подходит к ее ядовитому характеру, чтобы на дороге все были заранее предупреждены: не приближайся! Опасно для жизни!
Лида занимается переводами с итальянского и все еще грезит, что однажды ее увезет в Италию местный красавец… Подняв глаза к потолку, она любит вспоминать, как он сказал: «Ваши волосы горят огнем, как осенние деревья, освещенные солнцем!» Поэт! Романтик!
Потом, запрокинув голову, она начинает медленно перебирать пальцами пряди золотых волос, которые переливаются на солнце.
Позже оказалось, что этот «романтик» из Милана на фотографии – нечто среднее между торговцем рыбой и киношным мафиози. И это волосатое создание, конечно, ростом Лиде по плечо!
«О-о-о! Очередной болтун! – машет руками мама. – Лучше бы он нас всех удочерил».
И я представила, как все мы, включая бабушку, «удочеряемся» этим торгашом и, светловолосые, в длинных белых платьях, гуськом идем за ним по улицам Милана.
Моя биография проста, но тоже имеет ряд «темных» пятен. И я давно поняла, что лучше не задавать лишних вопросов. Во-первых, соврут, во-вторых – сами прицепятся с нравоучениями.
Периодически они хором твердят, что меня подменили в родильном доме. Это навязчивая идея мамы! Она очень боялась, что меня
Она в какой-то газете прочитала несколько таких душераздирающих историй. И часто задумчиво вглядывается в мое лицо, стараясь найти в нем знакомые черты… Интересно – чьи? Нашей семьи или своей безответной любви?
В общем, я – долгоиграющая ошибка ее молодости.
Если не считать периода детских болезней, когда все обо мне заботились, всё остальное время меня воспитывают.
Что не помешало маме с Лидой меня однажды потерять.
Потеряшка
Это случилось, когда мне было года четыре. Был солнечный апрельский день, и они застряли у магазина на Литейном, радостно и возбужденно обсуждая витрину с тряпками, а меня подхватил людской поток и понес. Я испугалась и заревела. Какая-то бабка вызвала полицейского, и меня на «уазике» отвезли в отделение полиции.
Был конец рабочего дня, и мне там никто не обрадовался. Тетка, ответственная за малолетних преступников, долго орала на привезших меня полицейских, потом забрала в свой кабинет, где в шкафу за стеклом сидели три пучеглазые куклы и пупс. Но трогать их не разрешалось, а только смотреть через стекло, которое тоже нельзя было «лапать грязными руками!».
Инспекторша была с иссиня-черными волосами, торчавшими в разные стороны, и ярко накрашенными губами. Она наклонялась ко мне, требуя ответа: есть ли у меня родители? Я видела лишь ее шевелящийся кровавый рот и твердила: папы нет, мамы нет, где бабушка, я не знаю!
«Вот, – сказала тетка, – рожают неизвестно зачем, потом бросают за ненадобностью! А я должна с этим разбираться!»
Мы с тетей-полицейским пребывали в угрюмом противостоянии, когда часа через два в отделение полиции влетели зареванные и перепуганные сестры.
И тут огненный рупор инспекторши, извергающий всякие гадости, нашел новых жертв. Сначала она хорошенько излаяла сестриц, а потом потребовала доказательств, что я именно их дитя, потому что я сестрам не обрадовалась – нет! Я на всех обиделась, решив их не признавать, и насупленно сгорбилась в углу. Сестры обалдели. Я торжествовала, когда увидела, как они, униженно сюсюкая, пытаются ко мне подлизаться.
Не знаю, как долго бы все это тянулось, но тут Лида, наклонившись ко мне с милой улыбкой, тихо прошипела: «Мы тебя сейчас, дрянь такая, оставим ночевать с этой мегерой!»
И я сдалась, подошла и взяла маму за руку.
Оформление бумаг заняло еще час, и, когда мы гурьбой, вместе с тетей-инспекторшей, вывалились из полиции на улицу, уже стемнело.
«Ну что за уродский ребенок!» – ругались мамаша с Лидой.
Но потом Лида махнула рукой и сказала, что такую кошмарную историю «надо заесть!», и мы пошли в кафе-мороженое. Я вспомнила, как мне удаляли гланды, тогда тоже кормили мороженым.