Три шага к опасности(изд.1969)
Шрифт:
В половине восьмого постучал Дюфур.
Он вошел своей независимой походочкой, модный и благоухающий.
— В чем дело, птичка? У меня не очень много времени.
Я усадила их обоих в кресла, а сама села напротив рядом с кроватью.
Жорж был чуть-чуть смущен, а Дюфур снисходительно улыбался. У него было отличное настроение.
Я сказала:
— Итак, вы убили Сэреля. Вы вдвоем.
Дюфур бросил мгновенный взгляд на Жоржа — проболтался. Но тот возмущенно развел руками.
Я с силой повторила:
— Вы убили Сэреля. Вы вдвоем. Один заплатил за убийство, а другой убил… И вы
Жорж воскликнул:
— Послушай, чего ты хочешь, дура?
Но Дюфур взглядом приказал ему молчать.
— Допустим, — согласился он. — И что дальше? Вы собираетесь донести?
— Нет. Не собираюсь.
Он кивнул:
— Разумно. Но зачем тогда мы здесь?
— Затем, что я убью вас, — сказала я. — Вы убили его, а я убью вас. Обоих скотов.
— Ну… хватит. — Дюфур встал. — У меня на сегодня есть общество поинтереснее.
Но я толкнула его, и он сел обратно в кресло. Дело-то в том, что я гораздо сильнее их обоих. Мне каждый день приходится по два-три часа тренироваться для выступлений.
Дюфур упал в кресло, как мешок. Он нахмурился, чуть побледнел, и его рука скользнула к карману брюк.
Тогда я вскочила, влепила ему одну хорошую затрещину, которая его оглушила, выхватила из-под подушки обнаженный отцовский кортик и резко ударила его в грудь. (А на руке у меня уже заранее была надета перчатка.) Он ахнул и как бы вздулся на миг, но потом захрипел и опал. Как проколотая шина.
Я сказала Жоржу:
— Держи.
И сунула ему кортик в руку. Он был так растерян, что послушно взял его.
Тогда, испустив ужасный вопль, я бросилась вон из комнаты в коридор, заперла дверь и заметалась, зовя на помощь…
Потом была полиция, толпа в коридоре, был желтый, трясущийся Жорж, которого уводили. Были допросы. Мадам Ватьер подтвердила, что еще несколько дней назад слышала крик и угрозы в моей комнате, мадам Фетю вспомнила о моих опасениях, и сама я несколько раз объясняла и показывала, как Жорж схватил со стены кортик и в припадке ярости вонзил его в грудь Дюфуру.
Это длилось долго. Но кончилось. И настал день, когда я пошла по Монмартру, сознавая, что все позади. Шипя, катили автомобили. Стоял уже декабрь, холод подбадривая пешеходов. Усиливался террор «активистов», но я-то не боялась их. И не боялась того, что я старею. Ничего меня не страшило. Я была уверена, что в конце концов обязательно дойду до того большого дома, где сияют все золотые окошки…
Таковы записи танцовщицы Лиз Обельдуайе, попавшие к нам способом, о котором не имеет смысла здесь упоминать. Процесс Жоржа Армана, тридцати двух лет, без определенных занятий, обвиненного в двойном убийстве, уже кончился, и смертный приговор приведен в исполнение. Так что тут уже ничего не исправишь, даже если бы кому-нибудь и захотелось.
Сама Лиз Обельдуайе уже не танцует больше в ресторане «Черное солнце» и выехала из отеля «Бургундия». Она проживает сейчас неизвестно где и переменила, по всей вероятности, фамилию.
Нас интересует в данном случае другое.
Действительно, как и сообщал в свое время ряд европейских газет, сэр Бернард Ловелл уловил с помощью
Вместе с тем вот что интересно. Принимая на веру то, что сообщает Лиз Обельдуайе, можно прийти к выводу, что люди будущего или более высоких, чем наша, земная, цивилизаций по внешнему облику и даже по уму будут отличаться от нас очень мало.
Только удивительной человечностью.
СОПРИКОСНОВЕНИЕ
1
Жуткое настроение у меня, и весь последний год я сам не знаю, что со мной делается.
Кто я такой? Посмотрим трезво.
Меня зовут Миша Лебедев, мне пятнадцать лет, я перешел в восьмой класс и еще ничего в жизни не сделал. А другие в это время! Гагарин, например. Или Шампильон… То есть Шампольон… Одним словом, который прочел египетские иероглифы. Ему десять лет было, когда он напечатал свою первую книгу — «Жизнеописание знаменитых собак».
В то же время сила воли у меня есть. Вот, например, терпилки. В прошлом году у нас в классе все стали увлекаться этими терпилками. Мальчишки, конечно. Возьмешь спичку, отломишь кусочек и воткнешь себе в руку. Возле большого пальца, где место такое мясистое. Потом зажжешь и терпишь, пока спичка вся не сгорит. Так вот этих терпилок я ставил штуки по три, и ничего. Терпел не хуже, чем другие ребята. Мать даже спрашивала, отчего у меня все руки в прыщах… Короче говоря, терпилки я могу. А вот заставить себя за геометрию сесть или гимнастику по утрам — не выходит.
Интересно, как же великие люди закаляли свою волю? Спартак, например, или Ломоносов?
Между прочим, я как раз хочу стать великим человеком. Вернее, я просто уверен, что буду. Хотя даже не знаю, в чем. Ничего меня особенно не привлекает, и талантов у меня никаких нет. Другие хоть там поют, рисуют, а я ничего. Просто самый обыкновенный. Даже хуже обыкновенного, потому что я слабо развит физически, и от этого у меня застенчивость. У нас, когда на физкультуре в спортивные игры играют, каждая команда старается от меня отделаться и спихнуть в другую. Поэтому я и сам ловчу, чтобы заболеть как-нибудь и не ходить на физкультуру…
Стоп! Калитка стукнула — мама идет с работы. (Она на работу здесь устроилась на два летних месяца, потому что у нас с деньгами туго.) Эх, мама, мама! Каждый день ссоримся…
…Да, с завтрашнего дня начинаю делать зарядку. Каждое утро, не пропуская.
Мать ходила с соседкой прогуляться на пляж, а теперь легла спать.
Пока тут, вообще говоря, довольно скучно. Подобрал на берегу три красивые ракушки и нашел зеленый камешек. Думал, минерал, но потом оказалось, что просто осколок бутылочного стекла так отшлифовался об гальку…